Архив Александра Н. Яковлева

On March 1, 1881 (by the Old Style calendar), Czar Alexander II was riding along his regular route to a military roll call when a terrorist bombed his carriage. He survived the initial blast (above), but a second terrorist’s bomb killed him.
Fine Art Images / Heritage Images / Getty

История России, как отмечал один из персонажей писателя Василия Гроссмана, выступает наглядным уроком для всего остального мира — уроком, который мир так и не смог выучить. Люди до сих пор романтизируют революционное насилие, как мы видим на постерах с ангельским образом Че Гевары. В царской России привилегированные сословия поощряли тех, кто потом уничтожит их.

1 марта 1881 года (по старому стилю) царь Александр II ехал своим обычным маршрутом на развод караулов, когда террорист бросил бомбу в его экипаж. Царь выжил при первом взрыве, но вторая бомба террориста оказалась смертельной.

Сколькими же открытиями мы обязаны русским! Ленин изобрел политическую систему, которую мы называем тоталитаризмом. Советский Союз стал первым государством, построенном на терроре и первым «однопартийным государством». (Ранее партия, как и предполагает само слово, представляла лишь часть общества). Первым романом-антиутопией стал не «Дивный новый мир» Олдоса Хаксли и не «1984» Джорджа Оруэлла, а «Мы» Замятина, с которым прекрасно были знакомы и Хаксли, и Оруэлл. Царская Россия послужила вдохновением и для лагерной литературы XX века, выросшей из «Записок из мертвого дома» Достоевского, и для «террористической литературы», основой для которой послужил роман Достоевского «Бесы». Лагеря, антиутопия, терроризм — о чем бы ни шла речь, история России была благодатнейшей почвой для литературы. Как, впрочем, и для политического языка: слово «интеллигенция» происходит из России, где оно появилось около 1860 года; а американских «популистов» 1890-х годов опередили российские народники (популисты) 1870-х. Политический экстремизм и великая литература — вот две одержимости России.

Россия была также первой страной, где молодые мужчины и женщины на вопрос о том, кем они хотели бы стать, могли ответить «террористом». Начиная с 1870-х годов, терроризм стал почетной, пусть и опасной, профессией. Он часто становился семейным делом, где бывали задействованы братья и сестры поколение за поколением. Историки порой возводят современный терроризм к итальянским карбонариям начала 19-го века, но именно Россия придала ему беспрецедентное значение. Невозможно говорить об истории последних 50 лет царской России, не затронув истории терроризма. Точно так же, как у нас сегодня терроризм ассоциируется с радикальным исламом, в то время у европейцев он ассоциировался с «русским нигилизмом». К началу 20 века ни одна другая профессия не пользовалась большим престижем среди хорошо образованных русских, если не считать литературы.

История России, как отмечал один из персонажей писателя Василия Гроссмана, выступает наглядным уроком для всего остального мира — уроком, который мир так и не смог выучить. Люди до сих пор романтизируют революционное насилие, как мы видим на постерах с ангельским образом Че Гевары. В царской России менталитет, окрещенный впоследствии Томом Вулфом (Tom Wolfe) «радикальным шиком», увлек образованное общество. Привилегированные сословия поощряли тех, кто потом уничтожит их.

Терроризм возникал во многих культурах, но русский терроризм, насколько мне известно, уникален в одном отношении: он связан тесными узами с литературой. Дело не только в том, что великие писатели, такие как Достоевский и символист Андрей Белый (автор романа «Петербург») написали главные романы о терроризме, но террористы и сами писали захватывающие мемуары и художественную литературу. Князь Петр Кропоткин, когда-то самый влиятельный анархист мира, был автором шедевра русской автобиографической прозы «Мемуаров революционера». Многие другие террористы, и, главным образом, женщины оставили классические повествования о террористических движениях. Когда убийца Сергей Кравчинский сбежал в Европу и взял фамилию Степняк, он прославился в мире как своей историей «Подпольная Россия: революционные профили и очерки из жизни», так и романом «Андрей Кожухов» [«Карьера нигилиста»]. Еще большего удивления заслуживает Борис Савинков, в течение длительного времени возглавлявший самую главную террористическую организацию России и ответственный за громкие убийства высокопоставленных чиновников: он также опубликовал свои «Воспоминания террориста», а также три романа о террористах. Порой трудно понять, требовалась ли террористическому движению литературная обработка или к нему примыкали специально, чтобы получить захватывающий литературный материал.

Масштабы терроризма в 19-м и 20-м веках в России не укладываются в голове. По свидетельству лучшего историка террористического движения Анны Гейфман, терроризм затронул почти всех. Обычно указывается небольшая предыстория 1860-х — начала 1870-х годов, далее наступает «героическая стадия» с 1878 до 1881 года, а потом — после перерыва — наступает период, когда терроризм принял ошеломляющие масштабы. В 1866 году Дмитрий Каракозов, член радикальной подпольной организации под названием «Ад», совершил покушение на царя и был повешен. Сергей Нечаев, чья история послужила основой для романа «Бесы», не только совершил убийство, но и, что более важно, написал печально известный «Катехизис революционера», ставший образцом для будущих революционеров. У подлинного революционера, согласно Нечаеву, «нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным
исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью — революцией». Он должен подавлять все чувства сострадания, любви, благодарности и «даже чести». Для него существует единственный существующий критерий добра и зла: «Нравственно все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему». Революционер без лишних колебаний использует других людей, в том числе и других революционеров, что Нечаев и делал. По сравнению с ним Макиавелли был просто тряпкой.

В середине 1870-х годов мужчины и женщины, придерживающиеся идеалистических ценностей, стали «популистами» и «пошли в народ». Они хлынули в деревню, чтобы вобрать природную душевную щедрость народа, обучая их попутно социализму. (Я описывал недавно это движение на страницах этого издания). На крестьян эти уроки не произвели должного впечатления, вследствие чего народников часто сдавали в полицию, подобно тому, как это описывает Тургенев в романе «Новь». Не отказываясь от своих идеалов, популисты решили реализовать их без участия народа и даже против воли народа при помощи террора и государственного переворота. По иронии судьбы они назвали свою организацию «Народная воля». Впоследствии, в 1881 году, они совершили успешное покушение на царя.

Почему их мишенью стал Александр II, самый либеральный царь за всю историю России? Александр освободил крепостных, предоставив, таким образом, свободу трети населения, которое полностью принадлежало частным землевладельцам, не говоря уже о том, что то же количество принадлежало царской семье. До освобождения крепостных крестьян в 1861 году обычным делом была их продажа, покупка и передача другому собственнику в результате проигрыша в карты. В числе «великих реформ» Александра II — создание органов самоуправления, сначала в деревнях (1864), а потом и в городах (1870). Вся судебная система была реформирована в соответствии с западными образцами. В результате модернизации армии в 1874 году обязательная военная служба сократилась с 25 до шести лет. Несмотря на все это, радикалы настаивали, что терроризм — это их единственный путь. «Не было никаких надежд добиться чего-либо законными и мирными методами, — невозмутимо объяснял Степняк. — После 1866 года человек должен был быть или слепым, или лицемером, чтобы верить в возможность каких-либо улучшений без применения насилия». В день своего убийства царь одобрил реформу движения в направлении к созданию конституции.

«Героический период» русского терроризма начался в январе 1878 года, когда Вера Засулич выстрелила в генерала-губернатора Трепова, приказавшего выпороть розгами одного представителя интеллигенции, как будто он был каким-то крестьянином: эти радикалы серьезно относились к своим классовым привилегиям! На суде по делу Засулич ее адвокат, Кларенс Дэрроу (Clarence Darrow) своей эпохи, по сути предъявил обвинение Трепову, изобразив Засулич святой. Как следовало из его речи, она жила в «деревенской глуши» — на самом деле, она разъезжала с пистолетом по революционной коммуне — когда услышала о возмутительном указе Трепова и решила принести себя в жертву в борьбе за справедливость. Сливки общества бились за то, чтобы попасть на этот судебный процесс, аплодировали защите и были довольны, когда суд вынес немыслимое решение оправдать Засулич.

Вскоре после этого Степняк преследовал генерала Николая Мезенцева, шефа российских жандармов, и, застав его без охраны, нанес ему удар в спину кинжалом, повернул его в ране и сбежал. Степняк стал любимцем британского общества, подружился в числе прочих с Уильямом Моррисом (William Morris) и Джорджем Бернардом Шоу (George Bernard Shaw). За границей радикалы заявляли, что хотели добиться всего лишь базовых гражданских свобод, но на самом деле, они либо отрицали западные «свободы» или выступали за них, только потому, что они могли облегчить организацию революции. Они выступали против демократии, потому что очень хорошо знали, что никогда не получат поддержки со стороны крестьян. Как отмечает один историк, «террор представлялся проще, чем перспектива биться головой об стену крестьянского безразличия». Он давал небольшой группе возможность деморализовать правительство, создавая при этом мистический налет насилия, чтобы обеспечить бесконечное количество новобранцев. Обе эти цели были достигнуты.

Жуткие последствия взорванной бомбы в 1880 году в Зимнем дворце - одна из многих попыток убить царя Александра II.
Изобразительное искусство / Getty

История о том, как «Народная воля», первая в мире террористическая организация современного образца, убила царя, представляет собой захватывающее чтение. У выживавшего в одном покушении за другим Александра II, казалось, был ангел-хранитель. Ему, безусловно, какое-то время очень везло. Террористы вырыли туннель под улицей, где он должен был проехать, и заложили туда взрывчатку, но маршрут царя изменился. Потом они взорвали железнодорожный вагон, в котором, по их расчетам, должен был находиться царь, но взорван был вагон для багажа, как выяснилось, это произошло в результате изменившихся в последнюю минуту распоряжений. Самая удивительная попытка покушения произошла, когда террористы взорвали столовую залу Зимнего дворца, намереваясь убить царя и всех присутствовавших. Некомпетентность полиции поражает воображение. Ранее она уже арестовала террориста с картой Зимнего дворца, где крестиком была помечена именно столовая! Караул проверял посетителей Зимнего дворца, не обращая при этом никакого внимания на рабочих, заходивших в подвал и покидавших его. Террористу не стоило труда устроиться на работу во дворец и проносить понемногу динамита каждый день, в результате чего и был организован взрыв. Та бомба убила 11 человек и ранила 56, но Александр II опоздал. «Народная воля» связала свое фиаско с непунктуальностью правителя. «Досаднее всего, — писал один консервативный журналист, — что так называемое политическое преступление стало подлинно национальной традицией».

Полиция наступала все ближе, и 27 февраля 1881 года арестовала руководителя террористов Андрея Желябова, но его функции взяла на себя его любовница Софья Перовская. Террористы добились своего 1 марта, когда убийца бросил бомбу в экипаж Александра II, ранив двух человек — царь при этом остался цел и невредим. Вместо того, чтобы продолжить свой путь, он остановился осмотреть раненых. Бомбист с иронией сказал: «До сих пор Бога благодаришь?», когда второй террорист бросил бомбу. Искалеченный царь умер несколько часов спустя. Под руководством Веры Фигнер «Народная воля» просуществовала еще несколько лет. В 1880-1890-е годы, которые порой пренебрежительно называют «эрой малых дел», терроризм почти взял перерыв. Безусловно, было одно поразительное исключение. 1 марта 1887 года, в шестую годовщину убийства Александра II, группа террористов планировала убить его наместника, Александра III, бросив бомбы в его экипаж, однако их остановила полиция. Заговорщиков приговорили к смертной казни, но царь помиловал всех, кроме пятерых. Один из повешенных — лидер группировки химик Александр Ульянов — был старшим братом Владимира Ленина, который, как гласит легенда, поклялся отомстить за него.

Когда движение возобновилось после 1900-го года, оно выросло до беспрецедентных масштабов. Трудно даже представить размах террора. Партия социал-революционеров (эсеров), основанная в 1901 году, немедленно создала боевую организацию для проведения массового террора. Каждый из трех руководителей партии — вторым был Савинков — стал легендой. В 1879 году в «Народной воле» числилось около 500 членов, а в партии эсеров к 1907 году было уже 45 тысяч. Было создано столько бомб — которые условно называли апельсинами — что в народе шутили, что этих фруктов следует опасаться. В 1902 году эсеры убили министра внутренних дел Дмитрия Сипягина, а в 1904 году — его наместника Вячеслава фон Плеве, а также — в числе прочих — дядю царя великого князя Сергея Александровича в 1905-м.

По подсчетам Гейфман, в период между 1905 и 1907 годом убиты были около 4500 правительственных чиновников разного ранга, а также, по меньшей мере, 2180 обычных граждан, и 2530 были ранены. В период с января 1908 по май 1910-го года властями было зафиксировано 19957 террористических актов, в которых погибли 700 чиновников и тысячи обычных граждан. Обычным делом стали грабежи — которые террористы называли экспроприацией. Террористы грабили не только банки и имперскую казну, но также помещиков, предпринимателей и даже самых обычных людей, у которых едва можно было украсть рубль. Как пишет один либеральный журналист, грабежи происходили ежедневно «в столицах, провинциальных городах, городах местного значения, в деревнях, на больших дорогах, поездах и на пароходах». Газеты публиковали специальные разделы с хроникой актов насилия, и сообщения об убийствах стали встречаться чаще, чем хроника несчастных случаев, связанных с транспортом.

Эсеры были далеко не единственной террористической организацией. Еще больше преступлений совершали разнообразные анархистские группировки. Запаздывавшие большевики старались наверстать упущенное. Несмотря на то, что некоторые другие марксистские партии отвергали терроризм как явление, противоречащее догме о незначительности отдельно взятого человека, большевики все равно применяли его. Преступники, называвшие себя революционерами, примыкали к движению, но, поскольку революционеры и сами набирали в свой состав преступников, и поощряли их за применение насилия, то невозможно очертить грань между революционными и преступными действиями. Некоторые террористы отдавали половину награбленного революционной партии, а вторую половину использовали на приобретение имения или даже собственного дела. В Риге террористы фактически сменили местное правительство за счет системы налогообложения, установки полицейского патруля и, разумеется, создания своей собственной тайной полиции для выявления предателей.

Либеральные профессионалы и промышленники не просто поощряли движение: они предлагали свои квартиры для сокрытия оружия и вкладывали значительные суммы денег. Ленину приписываются слова: «Когда мы будем готовы повесить капиталистов, они будут продавать нам веревку», но было бы правильнее сказать: «Они купят нам веревку». Либералы с гордостью выступали в защиту террористов в суде, в прессе и в Думе. Павел Милюков, возглавлявший либеральную Конституционно-демократическую партию (кадеты) утверждал, что «все средства законны… и все средства следует испробовать». Кадеты отвергали предложение правительства об амнистии политических заключенных, пока в него не включили террористов, которые, как они прекрасно знали, немедленно возобновили бы практику убийства правительственных чиновников. «Осудить террор?— заявлял лидер кадетов Иван Петрункевич. — Никогда! Это будет означать моральное разложение партии!»

Если стратегия состояла в том, чтобы деморализовать правительство, то она сработала. Наличие униформы было достаточным поводом для того, чтобы вы стали мишенью для пули или вам плеснули в лицо серную кислоту — этот метод был еще одним распространенным видом нападения. В Петербурге глава службы безопасности столкнулся с нарушением субординации со стороны агентов, опасавшихся революционеров. Моя любимая история — о журналисте, который спросил редактора, публиковать ли биографию вновь назначенного генерал-губернатора. Последовал ответ: «Не беспокойтесь. Припасите ее для некролога».

(Продолжение следует)

Революционер, террорист, отечественный политический деятель - один из лидеров партии эсеров, руководитель Боевой организации партии эсеров, участник Белого движения и писатель Борис Савинков из тех исторических персонажей, о которых и после смерти долгие десятилетия ходят легенды.

Возможно, потому, что Борис Викторович еще при жизни сам приложил руку к собственной героизации.

Пламенная революционная юность

Родился будущий революционер - «многостаночник» в довольно благополучной семье. Отец – товарищ варшавского прокурора (была до революции такая должность), мать – журналистка, драматург. Помимо Бориса в семье было еще четверо детей – три брата и сестры.

Трое из пяти – старший Александр, Борис и Софья активно занимались политикой. Бориса за участие в студенческих беспорядках выгнали из Петербургского университета. В конце 90-х годов XIX века – начале XX века Савинкова за свою революционную деятельность неоднократно арестовывали. В 1902 его выслали в Вологду.

Главный боевик эсеров

Через год Савинков бежал из ссылки в Женеву. В этом городе он вступил в партию эсеров и вошел в ее боевую организацию. Борис Савинков становится одним из опаснейших террористов того времени – при его непосредственном участии готовятся и осуществляются на территории России убийства министра внутренних дел В. К. Плеве и московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, а также неудавшиеся покушения на министра внутренних дел Дурново и вновь назначенного московского генерал-губернатора Дубасова. Савинков играл ключевую роль в организации убийства известного революционного попа Гапона, заподозренного в связях с полицией.

После разоблачения лидера боевой организации эсеров полицейского провокатора Азефа Савинков стал лидером боевиков. За убийством эсерами в 1906 году командующего Черноморским флотом адмирала Чухнина последовал арест Савинкова, его приговорили к смертной казни. Но лидеру боевиков при содействии охраны крепостной гауптвахты, где он содержался, удалось бежать и впоследствии скрыться в Румынии.

«Переквалификация» в Ропшина

Эта вынужденная эмиграция – самый непродуктивный для деятельной натуры Савинкова период – по его же собственному мнению. Хотя именно «на отдыхе» от занятий терроризмом Борис Савинков под псевдонимом В. Ропшин пишет книгу-мемуары «Воспоминания террориста» и публикует повесть «Конь бледный», а затем и роман «То, чего не было» – работы, которые впоследствии будут способствовать героизации образа их автора. Однопартийцам Савенкова эта литературная деятельность очень не нравилась, они хотели даже исключить писателя и публициста из своих рядов.

С началом Первой мировой войны Борис Савинков занимается военной журналистикой, публикует заметки и статьи в различных изданиях. Но ощущение политического бездействия, с которым жил эмигрант, тяготило его, Савинков в письме М. А. Волошину говорил, что у него «перебиты крылья».

Несколько месяцев фавора

Февральская революция 1917 года в России для такого деятельного и амбициозного человека как Борис Савинков была знаком судьбы – 9 апреля он прибывает в Петербург и сразу же окунается в самую гущу политической деятельности. Довольно быстро экс-эмигрант становится второй фигурой Временного правительства после А. Керенского, о котором Савинков поначалу отзывался с восхищением. Но уже в конце августа 1917 года фаворит подал в отставку, вступив с Временным правительством в неразрешимые разногласия по ряду политических вопросов. Ключевых должностей во власти он больше не занимал.

В октябре Бориса Савинкова исключили и из партии эсеров – разуверившийся партиец заявил, что теперь эта политическая организация не обладает «ни моральным, ни политическим авторитетом».

Полномочный представитель антибольшевизма

Про Октябрьскую революцию сам Савинков выразился так: «Октябрьский переворот не более как захват власти горстью людей, возможный только благодаря слабости и неразумию Керенского». С самого начала большевистской революции и до 1919 года Борис Савинков – активный участник Белого движения, один из организаторов Добровольческой армии.

В 1918 году он в Москве сформировал было контрреволюционный «Союз защиты Родины и Свободы», насчитывавший порядка 800 человек, но вскоре организацию, ставившую своей задачей свержение советской власти и продолжение войны с Германией, рассекретили и часть «союзников» арестовали.

Борис Савинков вел переговоры с представителями иностранных держав о помощи Белому движению, встречался с Пилсудским и Черчиллем.

В 1920 году Борис Савинков обосновывается в Варшаве. Идет советско-польская война, и неутомимый политический деятель в Польше занимается формированием антибольшевистки х воинских подразделений, вместе с поэтом Мережковским издает газету «За свободу!».

САВИНКОВ БОРИС ВИКТОРОВИЧ

(род. в 1879 г. – ум. в 1925 г.)

Видный деятель партии эсеров, один из руководителей ее Боевой организации, организатор и участник ряда покушений на видных царских чиновников, министр Временного правительства, один из организаторов борьбы против большевизма.

Почти три секунды длился этот свободный полет. Почти три секунды летел человек, выпавший из окна, находящегося на пятом этаже следственного изолятора на Лубянке. Почти три секунды свободы… На камнях тюремного двора лежало тело. Из раздробленной головы вытекала кровь, которой он никогда не щадил во имя великой идеи – Революции, не щадил как своей, так и чужой. Это была последняя точка в трагедии человека, игрока, поставившего все на выигрыш и проигравшего все, включая право на жизнь и право на имя, вычеркнутое из списков Революции на десятилетия. Его имя Борис Викторович Савинков. Человек, внесший свою, хоть и довольно жуткую лепту в борьбу за свободу народа, не получил даже права на могилу. Где и как он похоронен – неизвестно.

Из 68 томов уголовного дела, заведенного ОГПУ по поводу деятельности савинковской организации после 1917 года, три посвящены лично ему. Личность эта довольно неординарна: революционер-террорист, борец, политик, писатель. Савинков участвовал в убийствах министра внутренних дел Плеве, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, ряде других террористических актов, готовил покушение на царя. Не раз был арестован, отправлен в северную ссылку, бежал, в Севастополе вновь угодил в тюрьму, приговорен к смертной казни, но вновь сумел бежать. После Февральской революции 1917 года недолго пробыл на посту военного и морского министра, а затем наступил длительный период борьбы с большевиками, ярым врагом которых он стал, борьбы любыми способами, любыми методами. С ним считались на Западе, он был вхож во многие высокие кабинеты власти. Кроме того, писатель В. Ропшин – это тоже Б. Савинков. Его перу принадлежит ряд известных произведений: «Конь бледный» и «Конь вороной», романы «То, чего не было» и «Воспоминания террориста», книга очерков «Во Франции во время войны». Да, весьма одаренным был этот человек, предстающий в различных ипостасях, многогранен и артистичен – человек со многими лицами. И мнения его современников о нем абсолютно разноречивы: охотник на львов и дешевый клоун на ковре истории, кавалергард революции и смердящий труп революции, гениальный индивидуалист и сентиментальный палач. По мнению большевистского наркома Луначарского, Савинков – «Артист авантюры, человек в высшей степени театральный. Я не знаю, всегда ли он играет роль перед самим собой, но перед другими он всегда играет роль». А вот Уинстон Черчилль, не раз встречавшийся с Савинковым, увидел в нем «мудрость государственного деятеля, качества полководца и стойкость мученика».

На следствии, начавшемся в августе 1924 года, Б. Савинков дал о себе следующие показания. Родился он в 1879 году в Харькове. Отец его был судьей в Варшаве, но за революционный образ мыслей в 1905 году его выгнали со службы. Мать была сестрой художника Ярошенко, родом из Польши. У Бориса были еще два брата и три сестры. Высшего образования он так и не получил, поскольку в 1899 году за участие в студенческих беспорядках его исключили из Петербургского университета без права поступления в другое учебное заведение России. Тогда Борис вынужден был уехать для продолжения учебы в Германию. В тот период он был уже женат. Его избранницей стала дочь писателя Глеба Успенского Вера, в семье рос сын Лев. По возвращении в Петербург в том же 1899 году Б. Савинкова арестовали и после пятимесячного заключения в крепости отправили в вологодскую ссылку. С ним поехали и жена с сыном.

Начинающий революционер поначалу примкнул к социал-демократам плехановского толка и даже внес свой вклад в это движение. Его статья «Петербургское рабочее движение и практические задачи социал-демократов», написанная в ссылке, получила положительный отзыв В. Ульянова (Ленина), который хвалил автора за искренность и живость. Но Савинкову было тесно в рамках социал-демократии. Его деятельная натура жаждала чего-то более радикального, чем теоретические рассуждения. Еще за границей он познакомился с будущим лидером партии эсеров В. М. Черновым. Взгляды эсеров с их культом героического, жертвенного индивидуального подвига, высшей личности, приносящей себя на алтарь революционной борьбы и отказ от своего «Я» ради великой цели национального и социального освобождения народа – все это было намного ближе Савинкову, человеку крайностей, максималисту и экстремисту. В своей революционной деятельности главным для себя он всегда будет считать только одно – террор.

В июле 1903 года Савинков бежал из ссылки и вскоре оказался в Женеве, где познакомился с одним из лидеров эсеров М. Гоцем. Партия эсеров к тому времени в своей деятельности использовала террор. Для этого в недрах партии была создана тщательно законспирированная Боевая организация (БО), которой руководил, после ареста Г. Гершуни, Евно Азеф. Долгие годы затем Савинков считал его своим учителем и другом. Сразу по прибытии в Женеву Борис заявил, что хочет заниматься террором. Некоторое время к нему присматривались, а вскоре.

У сыщиков царской охранки Савинков проходил под кличкой «Театральный». Действительно это был человек-театр: поляк Адольф Томашкевич, он же Кшесинский, он же скромный француз Леон Роде или представитель богатой велосипедной фирмы английский инженер Джемс Галлей, или бельгийский подданный Рене Ток, а также подпоручик Субботин, Чернецкий, Крамер, Вениамин. Этот список можно продолжить. В 1904 году Савинков получил первое задание – ликвидация министра внутренних дел Плеве. План покушения разработал Азеф. Руководителем группы был назначен Савинков. В нее вошли Дора Бриллиант, изготовитель самодельных бомб Максимилиан Швейцер, Егор Сазонов, а также несколько других человек, обеспечивающих операцию. Было решено взорвать бомбой карету Плеве. Группа обеспечения под видом извозчиков, газетчиков, разносчиков отслеживала все передвижения министра, систему его охраны, и вот 18 марта по всему маршруту движения Плеве были расставлены метальщики бомб. Только трусость одного из них, Абрама Боришанского, спасла в тот день жизнь царскому сановнику. Но только в тот день. 15 июля одетый в форму железнодорожника Сазонов метнул пятикилограммовую, обернутую в газету бомбу в карету Плеве. Тот был разорван на куски, Сазонов – тяжело ранен. Он будет осужден на 10 лет каторги и покончит там жизнь самоубийством. Савинков был на месте покушения, видел все своими глазами, а затем. пошел в баню. Вечером он уехал в Москву на встречу с Азефом и потом – за границу.

В 1905 году Савинков готовил новый теракт. На сей раз жертвой должен был стать московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович. 2 февраля друг и однокашник Савинкова по варшавской гимназии Иван Каляев бросил бомбу в карету великого князя. Убийство свершилось, но самого Каляева вскоре повесили в Шлиссельбургской крепости. Тем временем Савинков уже находился в Женеве. Нужны были новые люди, верящие в него без оглядки, способные на самопожертвование, и таких людей находить он умел. Зачем же самому пачкать руки кровью? 23 апреля 1906 года студент-поляк Борис Вноровский бросил бомбу в карету министра внутренних дел адмирала Дубасова. Но министру повезло, был убит его адъютант – граф Коновницын. В то же время Савинков готовил покушение и на царя, убедив пойти на этот шаг аристократку Татьяну Леонтьеву. Правда, из этого ничего не получилось, а вскоре в Севастополе арестовали его самого. Пощады ждать было нечего, приговор – смертная казнь. А умирать не хотелось. Позже, в романе «Конь бледный», Савинков писал: «Но как-то не верилось в смерть. Смерть казалась ненужной и потому невозможной. Даже радости не было, спокойной гордости, что умираю за дело. Не хотелось жить, но и умирать не хотелось». Обладая колоссальным честолюбием и желанием войти в историю, Савинков всегда уделял большое внимание предсмертным исповедям своих товарищей по БО. Теперь настал его час. Но самому умирать не хотелось. Ему повезло: накануне казни удалось бежать.

Настоящим ударом для честолюбивого Савинкова стало разоблачение в 1908 году В. Бурцевым провокаторской деятельности Азефа. Столько лет этот человек был для Бориса Викторовича кумиром и наставником! Эсеры приговорили Азефа к смерти, но приговор в исполнение приведен не был, и в этом соратники обвинили Савинкова. Но в действительности Азефа не убили потому, что все совершенно растерялись. Мало кто верил в его предательство. Сам же Савинков говорил, что у него не поднялась рука на его бывшего товарища и вождя: «В тот момент я его любил еще, как брата». Какой бы ни была эта любовь, но деятельность БО резко пошла на спад. Азеф успел сдать ее боевиков царской полиции. Больше никаких громких терактов эсерам провести не удалось.

До 1917 года Савинков жил во Франции. Во время Первой мировой войны он выступал в роли военного корреспондента, отправляя свои репортажи из Парижа в Россию. Тогда же, в 1916 году, появилась его книга «Во Франции во время войны». Февральская революция в России оказалась неожиданной для всех русских революционеров-эмигрантов, включая и Бориса Викторовича. Он тут же, попрощавшись с женой и сыном, выехал в Россию. В апреле 1917 года Савинков прибыл в Петроград. Во Временное правительство, взявшее на себя после отречения царя управление страной, входили многие его товарищи по партии эсеров – Керенский, Чернов, Авксентьев, – и он, человек властный, деятельный, обладающий диктаторскими наклонностями, целиком окунулся в политику. К июню 1917 года Савинков стал довольно заметной фигурой, оказывающей сильное влияние на Керенского – главу правительства. Став комиссаром Юго-Западного фронта, он пытался воодушевить солдат вести борьбу до победного конца, но те воевать уже не хотели. Дисциплина в армии падала, в стране назревал хаос. Савинков понимал, что для выхода из этого нужна твердая власть. Вот тогда и началось его сближение с человеком, схожим с ним по характеру, – генералом. Л. Г. Корниловым, назначенным по его рекомендации Верховным Главнокомандующим. Сам же Борис Викторович был утвержден на пост управляющего Военным министерством. Посол Великобритании в России Бьюкенен тогда сделал запись в своем дневнике: «…Мы пришли в этой стране к любопытному положению, когда мы приветствуем назначение террориста. в надежде, что его энергия и сила воли могут еще спасти армию». Однако положение в стране ухудшалось. В такой обстановке Савинков потребовал от Керенского немедленного ареста большевиков и введения смертной казни в тылу – на фронте она уже была введена, – но Керенский отказался это сделать. И тогда Савинков подал в отставку, но тот отставку не принял, зато назначил Савинкова военным губернатором Петрограда.

В конце августа началось выступление генерала Корнилова, целью которого было установление в России военной диктатуры. Это перепугало правительство, а близость Савинкова с генералом сыграла с ним плохую шутку. Несмотря на то, что военный министр отрицал свое участие в заговоре, считая его «политически ошибочным», ему не верили. Вся его деятельность была поставлена под контроль партии. Мало того, 31 августа Керенский снял его с должности губернатора Петрограда. Тогда Савинков без всяких объяснений ушел с поста военного министра и был исключен из партии эсеров.

Большевистский переворот Савинков встретил враждебно. Он призвал к борьбе с большевиками, вместе с частями генерала Краснова уже через два дня после захвата Лениным власти принял участие в наступлении на Петроград, а после его провала метнулся было на Дон, где создавалось правительство Донской республики, но его, революционера и террориста, встретили там довольно прохладно, и он выехал в Москву. Здесь он создал «Союз защиты Родины и Свободы» (СЗРС). В эту организацию вошли и монархисты, и республиканцы, и эсеры, и социал-демократы плехановского толка, и меньшевики – словом, все, кто с оружием в руках готов был бороться с новой властью. В СЗРС вошло много офицеров, общая их численность, по словам самого Савинкова, достигала 5 тыс. человек. Его помощниками стали полковник Перхуров и генерал Рычков. Эта организация, по сути, подпольная армия, строилась на основе жесткой конспирации и состояла из боевых пятерок. Программа ее была коротка и ясна: Отечество, Учредительное собрание, земля – народу. Методы борьбы известны – террор. Главные его цели – Ленин и Троцкий.

Для организации терактов и содержания Союза нужны были деньги, и деньги немалые. И они нашлись. Часть необходимых средств предоставил председатель чешского национального комитета Масарик, часть – один из руководителей Добровольческой армии генерал Алексеев, часть – посольство Франции. Но в мае 1918 года чекисты арестовали и расстреляли многих савинковцев. Сам он скрывался в доме супругов Деренталей – Александра Аркадьевича и Любы. Именно А. А. Деренталь находился на связи с французами.

Хотя план покушения на Ленина не удался, отряды Савинкова все же сумели захватить города Ярославль, Муром и Рыбинск. Правда, ненадолго. Сам захват городов был кровавым, и освобождение их большевиками тоже сопровождалось большой кровью. Большевики в это время уже проводили массовый террор, но и Савинков к тому времени тоже отошел от террора индивидуального. После подавления выступления руководитель СЗРС, проскитавшись некоторое время по Новгородской губернии, пробрался в Петроград, а оттуда с фальшивыми документами отправился в Казань. По пути его не раз арестовывали красные, чуть было не расстреляли крестьяне, видя в нем большевика, но добраться до места ему удалось. Тут уже находились многие члены его организации, но здесь же располагался Комитет Учредительного собрания (Комуч), созданный под покровительством восставших против большевиков чешского корпуса, состоящего из бывших военнопленных, в основном эсеров. И Савинков распустил СЗРС. Однако, ощущая недоверие своих бывших товарищей по партии и видя их неспособность поднять народ на борьбу с большевиками, он вступил рядовым в отряд полковника Капееля, прославившийся своими карательными действиями. Затем была Сибирь и поездка вместе с супругами Деренталь через Японию в Париж, где он стал представителем правительства Колчака, вплоть до разгрома войск адмирала. Здесь, в Париже, начались новые хлопоты: оружие и боеприпасы для белого движения, участие в защите интересов России при обсуждении Версальского договора. Но положение Савинкова было довольно унизительным. В беседах с лидерами Великобритании Ллойд-Джорджем и Черчиллем ему постоянно намекали, что белые армии – это, по сути, «карманные» армии Антанты, что за помощь надо платить – желательно отделением от России нефтяных районов страны.

В январе 1920 года Савинкова пригласил в Варшаву бывший социалист, а теперь хозяин Польши Юзеф Пилсудский, предложив ему создать Русский политический комитет и русские вооруженные формирования в Польше. Борис Викторович согласился. Из остатков армий Юденича и Деникина он в короткий срок сформировал отряд, насчитывающий порядка 2,5 тыс. человек, и сам добровольцем в конном полку участвовал в походе на Мозырь. Поход этот закончился неудачей, и тогда Савинков, порвав с Белым движением, создал «Научный союз защиты Родины и Свободы» (НСЗРС), возглавив его. Программой организации стали: борьба с Советской властью, большевиками, монархистами, помещиками, за народовластие, свободу слова, печати, собраний, мелкую частную собственность, передачу земли в собственность крестьян, право на самоопределение народов, ранее входивших в состав Российской империи. Каждый вступающий в НСЗРС приносил присягу: «Клянусь и обещаю, не щадя сил своих, ни жизни своей, всюду распространять идею НСЗРС: воодушевлять недовольных и непокорных Советской власти, объединять их в революционные сообщества, разрушать советское управление и уничтожать опоры власти коммунистов, действуя, где можно, открыто, с оружием в руках, где нельзя – тайно, хитростью и лукавством».

С 1921 года Савинков попытался развернуть в Советской России так называемое «зеленое движение», с опорой на крестьянство: партизанскую войну, с безжалостным истреблением коммунистов всеми возможными способами, в первую очередь – террором. «Поистине таинственна наша матушка Россия, – писал он А. Деренталю. – Чем хуже, тем ей, видимо, лучше. Язык ума ей недоступен. Она понимает или запоминает только нагайку или наган. На этом языке мы теперь с ней только и разговариваем, теряя последние признаки гнилых, но мыслящих русских интеллигентов». Чем хуже – тем лучше! И вновь полилась кровь народа. В Белоруссии, Украине, России создавалась сеть подпольных конспиративных групп НСЗРС, через границу с территории Польши шли истребительные отряды, Савинков вновь и вновь планировал покушение на Ленина. Но где же он брал деньги на это? Все просто. Савинков продавал западным разведкам информацию, получаемую от своей агентуры, находившейся на советской территории. Советское правительство потребовало от правительства Польши изгнать савинковцев со своей территории, и поляки вынуждены были пойти на этот шаг. Савинков перебрался в Париж и проживал в доме вместе с Александром и Любовью Деренталями, которая являлась его личным секретарем.

Прекращать борьбу с большевиками Савинков не собирался, но денег не хватало. Он постоянно обращался за помощью к западным правительствам, но те не спешили раскошеливаться, а итальянский диктатор Муссолини вообще вместо денег подарил Савинкову. свою книгу с дарственной надписью. Акции Бориса Викторовича падали, особенно после того как он не смог организовать покушение на Чичерина, руководителя советской делегации на Генуэзской конференции в 1922 году. Савинков устал от непрестанной борьбы, душевные силы его таяли. Он был на грани срыва и подспудно уже понимал бесперспективность того, что делал. Вся его жизнь – борьба. А результат? С введением в России нэпа большевистский режим укреплялся, и деловые круги Запада были заинтересованы в налаживании экономических отношений с Советами. В связи с этим Савинков становился помехой, от него нужно было избавиться, его нужно было «выдавить» из Западной Европы. Но куда? В Россию. И Савинкову осталось пережить последнюю драму своей жизни – еще одно предательство, предательство тех, кому он доверял.

Между тем по приказу Ф.Э. Дзержинского в 1922 году органы ОГПУ начали против Савинкова операцию под кодовым названием «Синдикат-2», целью которой было завлечь его на территорию Советской России и обезвредить. Она началась с ликвидации ячеек НСЗРС в стране и перевербовки, в первую очередь, самых близких Савинкову людей: его адъютанта Л. Шешени, начальника комитета НСЗРС в Вильно И. Фомичева и, в конечном счете, полковника С. Павловского, посланного Савинковым с инспекцией в Москву. Велась работа по «обольщению» Бориса Викторовича и в Париже. Приезжавшие сюда агенты ОГПУ всячески навязывали ему, уже давно оторванному от российской действительности эмигранту, что в России «народилось новое поколение и что оно во имя русского народа борется с коммунистами». Ждут только его, единственного, кто способен возглавить эту борьбу. К этому Бориса Викторовича подталкивал и друг, английский разведчик-бизнесмен, или бизнесмен от разведки, Сидней Рейли, и советский нарком Л. Красин, с которым Рейли свел Савинкова в Лондоне. Красин предложил ему явиться с повинной на родину, обещая прощение и возможность работать за границей по линии НКИД (Наркомат иностранных дел). Кроме того, Ленин уже был тяжело болен, и в Москве исподволь разворачивалась борьба между сторонниками продолжения «жесткого» курса и сторонниками смягчения режима. Казалось, все могло измениться, и Савинков решился на поездку в Россию. 15 августа 1924 года он перешел советско-польскую границу. Вместе с ним шли Александр Деренталь и его жена Люба, которая была в это время уже не только личным секретарем Бориса Викторовича. Он был уже дважды женат, имел троих детей, но личная жизнь не сложилась, а еще раз обременять себя семейными узами Савинков не хотел. Муж Любы, А. Деренталь, с таким положением вещей полностью смирился. На следующий день после перехода границы все трое были арестованы.

Почти через год, 7 мая 1925 года Савинков в письме к Дзержинскому писал: «Когда меня арестовали, я был уверен, что может быть только два исхода. Первый, почти несомненный – меня поставят к стенке; второй – мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, т. е. тюремное заключение, казался мне исключением: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмой, “исправлять” меня не нужно, – меня исправила жизнь.

Так и был поставлен вопрос в беседах с гр. Менжинским, Артузовым и Пилляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать. Я был против вас, теперь я с вами. сидеть в тюрьме или сделаться обывателем я не могу. Мне сказали, что мне верят, что я вскоре буду помилован, что мне дадут возможность работать». Конечно, верят, конечно, дадут, но для начала нужно: публично покаяться, признать свое поражение, неправоту и свою лично и своей партии, а следовательно, правоту своих вчерашних врагов и призвать всех своих соратников внутри страны и за рубежом, явиться с повинной, прекратить борьбу. Не сразу, но Савинков принял эти условия и обратился с письмами к своим соратникам. Это было сенсацией. «Если за коммунистами большинство русских рабочих и крестьян, – писал он, – то я как русский должен подчиниться их воле, какая бы она ни была. Но я революционер, а это значит, что я не только признаю все средства борьбы вплоть до террора, но и борюсь до конца, до той последней минуты, когда либо погибаю, либо совершенно убеждаюсь в своей ошибке… Я вел войну, и я побежден. Я имею мужество открыто сказать, что моя упорная, длительная, не на живот, а на смерть, всеми доступными мне средствами борьба не дала результатов. Судите меня как хотите…» И еще: «После тяжкой и долгой кровавой борьбы, в которой я сделал, может быть, больше, чем многие другие, я вам говорю: я прихожу сюда и заявляю без принуждения, свободно, не потому что стоят с винтовкой за спиной: я признаю безоговорочно Советскую власть и никакой другой».

В течение четырех дней, с 22 по 26 августа, следствие по делу Савинкова было завершено и передано в суд.

27 августа Военная коллегия Верховного суда СССР под предводительством В. Ульриха «без участия сторон, ввиду ясности дела» приговорила бывшего революционера и бывшего террориста к расстрелу, который, впрочем, по предложению самого ОГПУ был заменен 10-летним заключением. Ничего странного в этом нет. Один из руководителей Коммунистической партии Г. Зиновьев позднее писал: «Между судьями и подсудимым разыгралась притча о блудном сыне. Не оттого ли, что его революционной душе всегда были ближе эти враги? Вот почему, может быть, никогда не был так искренен этот авантюрист, ненавидевший лучшей, революционной частью своей души своих давальцев и союзников, как здесь, перед этим народным судом. “Военнопленный” оказался, в сущности, взятым в плен своими от чужих». Савинков же в одном из писем написал о чекистах: «Я думал встретить палачей и уголовных преступников, а встретил убежденных и честных революционеров, тех, к которым я привык с моих юных лет».

Жертва и палачи, но какая духовная близость с проводниками террористического режима! И какая ошибка в их оценке со стороны самого Савинкова! После своих признаний и разоблачений эмиграции он стал не нужен. Что такое 10 лет заключения для 45-летнего человека? У него есть шанс выйти на свободу живым. И что тогда? Куда его девать, этого бывшего революционера? Куда девать его память? Ведь заявил же он Дзержинскому вскоре после ареста: «Да, мы пользовались помощью иностранцев. Нам казалось, что все способы хороши, чтобы свергнуть тех, кто во время войны захватил власть, не брезгуя золотом неприятеля». Это же явный намек на то, как большевики пришли к власти. Проблема! В том же письме Дзержинскому от 7 мая 1925 года Савинков писал: «Если вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то и я был подпольщиком и боролся за революцию…» Ответа не последовало. Но…

В тот же день чекисты – Пузицкий, Сперанский и Сыроежкин – повезли Савинкова на легковой машине на прогулку в Царицыно. Поздним вечером они вернулись на Лубянку и расположились в ожидании конвоя, который должен был увести Савинкова в камеру, в кабинете Пилляра на пятом этаже. А затем последовал полет из окна. По официальной версии, Савинков покончил жизнь самоубийством, но есть и неофициальная. Она появилась в 1937 году. Бывший чекист Артур Шрюбель, умирая в лагере на Колыме, рассказывал о своем участии в убийстве Савинкова. Его выбросили из окна. Не стало человека, не стало и проблемы. Сообщение же о гибели знаменитого на весь мир заключенного последовало только через неделю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом. Из книги Сочинения. Том 1 автора Тарле Евгений Викторович

ЕВГЕНИЙ ВИКТОРОВИЧ ТАРЛЕ (1875–1955 гг) В славной плеяде деятелей русской исторической науки как дореволюционного, так и советского периода ее развития одной из наиболее крупных, интересных и сложных фигур несомненно является выдающийся ученый - академик Евгений

Из книги Ракеты и люди. Фили-Подлипки-Тюратам автора Черток Борис Евсеевич

Фото 26. Борис Викторович Раушенбах Борис Викторович

Из книги Апокалипсис XX века. От войны до войны автора Буровский Андрей Михайлович

САВИНКОВ Борис Викторович Савинков (1879–1925), он же «Б. Н.», Вениамин, Галлей Джемс, Крамер, Ксешинский, Павел Иванович, Деренталь, Роде Леон, Субботин Д.Е., Ток Рене, Томашевич Адольф, Чернецкий Константин. Литературный псевдоним - В. Ропшин.Подробно рассказывать о Савинкове

Из книги КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы автора Млечин Леонид Михайлович

Глава 18 ВАДИМ ВИКТОРОВИЧ БАКАТИН Назначенный председателем КГБ, Вадим Викторович Бакатин первым делом распорядился уволить своего собственного сына, служившего в госбезопасности. Но обвинение в семейственности, которого он боялся, ничто в сравнении с обвинительным

Из книги Белогвардейщина автора Шамбаров Валерий Евгеньевич

25. Борис Викторович Савинков Это был человек действия. Умный, жестокий, смелый, выкованный подпольем и жизнью террориста. Патриот - но искренне считающий, что цель оправдывает средства. Привыкший без колебаний ради этой цели обрекать на смерть врагов и посылать на смерть

Из книги Осажденная крепость. Нерассказанная история первой холодной войны автора Млечин Леонид Михайлович

Трагедия эмиграции, или Почему Савинков выбросился из окна Последний главнокомандующий белой армией Юга России барон Петр Николаевич Врангель был прекрасным кавалеристом, решительным и умеющим брать на себя ответственность. Впрочем, некоторые считали его ограниченным

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 1 (от КГБ СССР до МБ РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Из книги Полководцы Первой Мировой [Русская армия в лицах] автора Рунов Валентин Александрович

Сахаров Владимир Викторович Родился 20 мая 1853 года в Санкт-Петербурге. Младший брат генерал-адъютанта, генерала от инфантерии Виктора Викторовича Сахарова (1848–1905), в 1898–1904 годах начальника Главного штаба, затем исполнявшего обязанности военного министра.В 1871 году

Из книги От КГБ до ФСБ (поучительные страницы отечественной истории). книга 2 (от МБ РФ до ФСК РФ) автора Стригин Евгений Михайлович

Бакатин Вадим Викторович Биографическая справка: Вадим Викторович Бакатин родился 6 ноября 1937 года в Киселевске Кемеровской области. Образование высшее, в 1960 году окончил Новосибирский инженерно строительный институт, в 1985 году окончил Академию общественных наук при ЦК

Из книги Вторая террористическая война в России 1901-1906 гг. автора Ключник Роман

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Продолжение и расширение террористической войны. Азэф, Борис Савинков и Карэн Шахназаров Когда стало очевидно поражение России в войне с Японией и то положение, в которое попал император и правительство, то - “Пошёл петиционный и резолюционный штурм наряду

Из книги Великие исторические личности. 100 историй о правителях-реформаторах, изобретателях и бунтарях автора Мудрова Анна Юрьевна

Савинков Борис Викторович 1879–1925Революционер, руководитель Боевой организации партии эсеров.Борис Савинков родился в 1879 году в Харькове. Отец Бориса, Виктор Михайлович, - товарищ прокурора окружного военного суда в Варшаве, за либеральные взгляды уволенный в отставку,

автора Штутман Самуил Маркович

КАМЕНЩИКОВ Василий Викторович (12.01.1879 - 23.03.1959) начальник штаба Корпуса войск ВЧК (15 июля - 1 августа 1918)начальник войск обороны железных дорог Республики (16 октября - ноябрь 1918)подполковник Русской армии Родился в г. Ветлуге Костромской губернии. Из мещан. Окончил

Из книги Внутренние войска. История в лицах автора Штутман Самуил Маркович

ОВЧИННИКОВ Вячеслав Викторович (р. 25.10.1946) заместитель министра внутренних дел Российской Федерации - главнокомандующий внутренними войсками МВД РФ (05.04.1999–22.01.2000)полковник (22.06.1989)генерал-майор(06.05.1994)генерал-лейтенант внутренней службы (07.11.1997)генерал-лейтенант

Из книги СМЕРШ в бою автора Терещенко Анатолий Степанович

Савинков и «синдикат» Закончились Гражданская война и военная интервенция. Но разведки Запада и внутренняя контрреволюция продолжали направлять основные усилия на организацию шпионско-диверсионной и террористической деятельности против Советской республики. Силы у

Из книги Во власти хаоса [Современники о войнах и революциях 1914–1920] автора Аринштейн Леонид Матвеевич

Савинков в Новочеркасске. Из воспоминаний А. П. Брагина Корнилов неоднократно высказывал в моем присутствии своё мнение о Савинкове. Он считал его способным бандитом, которого можно и следует использовать, но необходимо держать под постоянным и неослабным контролем.

Из книги Статьи о казачестве автора Савинков Борис Викторович

Борис Савинков Статьи о казачестве Из статьи «Вольное казачество» При царе слово «казак» вызывало недобрые чувства. Казак - значит нагайка. Казак - значит усмиритель. Казак - значит «Боже, царя храни». Была ли заслужена эта репутация?Да, конечно, при царе казаки

Авторы сценария Г.Арбузова, С.Говорухин, В.Железников
Режиссер А.Прошкин
Оператор С.Юриздицкий
Художники А.Толкачев, В.Ермаков
Композитор В.Мартынов
Звукооператоры Ю.Рейнбах, А.Хасин
В ролях: В.Машков, Матеуш Даменцкий, Каролина Грушка, С.Маковецкий,
В.Ильин, Ю.Беляев, Н.Егорова, О.Антонова, П.Зайченко и другие
НТВ-ПРОФИТ при участии Госкино России
Россия
2000

Международная премьера "Русского бунта" А.Прошкина прошла в рамках 50-го МКФ в Берлине, где эта картина представляла российский кинематограф в официальном конкурсе. Фильм не получил призов, даже утешительных, но нельзя не отметить, что он не стушевался в престижной компании очень дорогих картин мирового уровня, демонстрирующих, помимо художественного качества, еще и супертехнологии, которые нам не по карману. Тем не менее, снятые Сергеем Юриздицким многофигурные композиции, зимние пейзажи, дворцовые интерьеры и пленэры смотрелись фирменно. Пластичная камера в большой мере взяла на себя функцию современного рассказчика пушкинской повести. О художественном качестве очередной экранизации "Капитанской дочки" будут, разумеется, спорить, но это наши, внутренние проблемы, фестивальная же публика воспринимала картину с уважительным интересом. Может, кто-то и знал, что "Пушкин -- это наше все", но большинство простодушно внимало сказочно-романтической истории, рассказанной вдохновенно, а временами захватывающе. В кулуарах говорили, что Сергей Маковецкий гениально сыграл Швабрина. Во всяком случае, его портрет с собственноручной подписью был помещен в портретной галерее звезд, посетивших Берлинале в год золотого юбилея.

История отечественных экранизаций насчитывает четыре периода. До 1917 года кинематограф адаптировал литературные произведения к уровню немого кино, безмерно их примитивизируя, но иногда рождая выдающиеся ленты вроде "Пиковой дамы" Протазанова. "Революционный" этап длился от коммунистического пришествия до начала 60-х и проходил под знаком переосмысления русской литературы с "пролетарской" точки зрения. Экранизаторы не только перелицовывали классические тексты, но и откровенно объявляли о том, что делают. Через сорок лет Пырьев, берясь за экранизацию "Идиота", заявил, что для него важен "страстный и горестный протест писателя против уродств буржуазного уклада", тогда как для "психологического углубления в область болезней тела и духа", то есть для "достоевщины", в его фильмах места нет. Словом, классиков попросту лоботомировали.

С начала 60-х все более решительно дает о себе знать другой подход, ключевыми понятиями которого были "популяризация классического наследия", "воспроизведение классики на экране", "кинематографический эквивалент литературного произведения" и "адекватное (подсказанное текстом) прочтение". Нелепость умножения сущностей никого не смущала. Появилась целая популяция "охранизаторов" классики, которая клеймила ее экранизаторов за действительные или мнимые отступления от первоисточника.

Безусловно, появление охранно-консервативной идеологии знаменовало стагнацию советской культуры раньше, чем наступил так называемый застой.

Собственно говоря, "адекватное кинематографическое прочтение текста" -- выразительный пример "ложного понятия", поскольку при межсемиотических переводах действует критерий Гейзенберга-Бора: всякий перевод, приближаясь к оригиналу в одном аспекте, неминуемо удаляется от него в другом аспекте.

Антисоветская революция 1986-1991 годов поставила на повестку дня очередное переосмысление классики. Этот процесс был обусловлен желанием, во-первых, реанимировать на экране религиозные и сексуальные аспекты русской литературы, не замечаемые или извращаемые советским кино (тут особенно пригодились И.Бунин и, как ни странно, Л.Андреев), и, во-вторых, найти в ее интенциях или в ее материале ту бесовщину, которая в конце концов привела к победе большевизма. Непревзойденным образцом подобного обращения с первоисточником была постановка Борисом Бланком "Трех сестер", где сестры стали нимфоманками, а Тузенбах с Соленым -- гомосексуальной парой.

Но вот пришла очередь пушкинской "Капитанской дочки". Отечественный кинематограф до нынешнего дня обращался к пушкинской повести трижды -- в 1914, 1928 и в 1958 году. О первой экранизации -- Г.Либнева под названием "Емелька Пугачев" -- я нашел лишь упоминание вкупе с замечанием, что пугачевцы были изображены там злодеями и убийцами. Вторая постановка -- Ю.Тарича по сценарию В.Шкловского -- представила пугачевский бунт народным восстанием крестьян против помещиков, самозванца (Б.Тамарин) -- народным героем, Швабрина (И.Клюквин) -- военспецом, примкнувшим к народу, Гринева (Н.Прозоровский) -- притеснителем крестьян, трусом, лизоблюдом, писарем при Пугачеве и в конце концов любовником Екатерины, вызволенным ею из заточения за красивые глазки. В сохранившемся либретто дана восхитительная характеристика Петра Андреевича: "Пугачевское движение выбило у него молодые зубы, на смену которым не замедлили показаться клыки матерого зубра капитализма". Завершается фильм словами Пугачева о вороненке и вороне, который еще летает, после чего следует титр: "Ворон прилетел в образе Великой Октябрьской революции и мощным ударом клюва убил помещиков и капиталистов".

Сегодня все это кажется стебом и ужасно смешит, а особенно впечатляет менуэт, который Гринев в угоду самозванцу танцует над трупом интенданта (sic!) Савельича. Но тогда все было всерьез. Рецензент В.Скалов писал в "Советском экране": "Для нас необходимость ревизии Пушкина выросла в большую культурную задачу".

Третью экранизацию осуществил в 1958 году В.Каплуновский по сценарию литературоведа Н.Коварского, Гринева играл О.Стриженов, Швабрина -- В.Шалевич, а Пугачева -- С.Лукьянов. Буква (текст и сюжет) первоисточника была перенесена на пленку без особых искажений, но от пушкинского духа фильм оказался весьма далек.

Постановка Александра Прошкина идеологически лежит в русле последнего, постсоветского потока экранизаций. Вместе с тем она обходится с первоисточниками довольно робко, а ее трактовка пугачевщины опирается на знаменитое пушкинское определение русского бунта, как "бессмысленного и беспощадного". Беспощадного -- да, тому много исторических свидетельств. Что же касается бессмысленности, то бессмыслица -- категория смысловая, а смысл столько же вычитывается из исторических событий, сколько вчитывается в них -- как самими участниками, так и позднейшими толкователями. Русский бунт вполне может предстать на экране бессмысленным (в том, что он лишь ухудшил положение бунтовавших), но фильм "Русский бунт" смысл иметь обязан.

Постановщик дополняет "Капитанскую дочку" элементами пушкинской "Истории пугачевского бунта" и сведениями из других источников. Таковы, в частности, эпизоды с наложницей самозванца Харловой (по странной иронии ее играет актриса с именем и фамилией капитанской дочки -- Мария Миронова, кстати, дочь знаменитого отца, великого артиста Андрея Миронова) и астрономом Ловицем (Юрис Стренга), которого Пугачев велел "повесить поближе к звездам". Но, как заметила еще Цветаева, эти пушкинские произведения, художественное и историческое, дают две принципиально разные картины реальности. Совместить их в одну -- задача непростая, если вообще разрешимая. Свести их в одном произведении, подчеркнув разницу между двумя метаописаниями действительности, -- к такому решению авторы и не подступались. Они просто отказались соблюдать "точку зрения Гринева", которая выдержана в "Капитанской дочке", без всяких объяснений воспроизведя на экране сцены, о которых Гринев и знать не мог, не то что присутствовать при них.

Сцены эти, касающиеся Екатерины и Пугачева, имеют вполне определенную цель. Прежде всего фильм разрушает тот "розовый" образ императрицы, который дал Гринев, очевидно, со слов Маши (и в котором современные экзегеты пытаются усмотреть пушкинскую иронию). Картина начинается прологом, в котором Екатерина получает знаменитую впоследствии записку Алексея Орлова, признающегося в том, что он с товарищами ненароком (якобы) убил "урода", то есть свергнутого и заточенного ею в крепость императора Петра III 1 . Тем самым на Екатерину по мысли авторов возлагается ответственность за возникновение самозванца под именем Петра, хотя на деле логической связи между екатерининским переворотом и появлением (через одиннадцать лет) мнимого государя нет: самозванство как исторический феномен теряет предпосылки лишь в эпоху СМИ и генетического анализа, позволяющего со стопроцентной гарантией выявить ложную идентификацию.

Второе изменение касается предфинальных сцен, где Маша просит царицу за Гринева. В повести первая их встреча происходит в саду, вторая -- в уборной, где Екатерина сидит за туалетом. В фильме Маша сначала бросается к скачущему экипажу императрицы, а затем ее проводят в прихожую перед спальней императрицы, откуда выходит молодой фаворит, а потом -- "усталая, но довольная", как говорилось в анекдоте, хозяйка покоев, имеющая мало общего с пушкинской дамой, чья легкая улыбка, помнится, "имела прелесть неизъяснимую". Екатерина выговаривает русские слова почти как оренбургский генерал-немец Рейнсдорп (хотя в пушкинском тексте указания на ее акцент нет), а данное ею помилование -- результат скорее прихоти, нежели желания устранить несправедливость.

Несколько иную направленность имеют изменения в характеристике Пугачева. Режиссер стремится подчеркнуть его зависимость от окружения и его актерско-позерскую природу. В фильме Пугачев объявляет себя Петром III после того, как казаки, недовольные ущемлением их привилегий, заговорили об императоре, и теряет положение, когда перестает быть нужен своим сподвижникам. Он куражится на людях, которые ему сочувствуют, но теряется без публики; он смел перед Паниным в окружении московской толпы и жалок на закрытом суде. Однако режиссерские усилия, направленные на создание фигуры сложной, двойственной, размываются и той трактовкой Пугачева, которая дана в "Капитанской дочке", и тем, как ведет роль Владимир Машков, настаивающий на независимости и самостийности своего героя. В общем же умаление пугачевской харизмы ослабляет драматическое напряжение фильма и заметно снижает эпическую интонацию повести.

Кроме того, стремление Прошкина к психологическому реализму, касающееся только трех персонажей (Пугачева, Екатерины и Швабрина), вносит разнобой, поскольку характеры Гринева и Ивана Игнатьевича остаются столь же линейными, как у Пушкина, а характеры четы Мироновых даже выпрямлены сравнительно с повестью. Но если Юрий Беляев в роли капитана, Наталья Егорова в роли его жены и Юрий Кузнецов в роли старого 2 поручика вполне убедительны 3 , то сказать это о Матеуше Даменцком и Каролине Грушке в ролях Гринева и Маши нельзя. Режиссер объяснил свой выбор тем, что ему нужны были "другие лица", не те, что можно нынче увидеть в России. Но с этими "другими" зрителю, во-первых, труднее отождествиться, чем со "своими", а во-вторых, польские актеры -- притом что они миловидны и к их игре нет смысла предъявлять претензий -- не очень-то запоминаются. Аналогичным образом не запоминаются молодые исполнители в типологически сходных ролях благородных героев у Анджея Вайды ("Пан Тадеуш") и Ежи Гофмана ("Огнем и мечом"), так что это -- проблема экранной модернизации всех старых текстов.

Помимо Пугачева в фильме есть еще один интересный персонаж -- Швабрин в выразительном исполнении Сергея Маковецкого. В повести Швабрин при всех авторских оговорках о его уме всего лишь стандартный мелодраматический злодей, обрисованный чисто внешними средствами. Маковецкий пытается преодолеть эту литературную заданность и дать психологический портрет своего героя, но не может толком разыграться из-за скудости драматургического материала -- авторы не рискнули-таки переписать Пушкина. Между тем Швабрин, если посмотреть на него в ретроспективе послепушкинской русской литературы, не то чтобы военспец Шкловского -- Тарича, но в какой-то мере предтеча Печорина и других "лишних людей". Идеальным исполнителем этой роли был бы, конечно, Олег Даль с его поздним имиджем тотального разочарования и опустошения, однако без драматургического подспорья воплотить в Швабрине потенции этого художественного типа не удалось бы никому. Швабрин -- не просто банальный предатель из-за трусости, а еще бретер, игрок и искуситель. Такой Швабрин в отличие от простодушного и верноподданного Гринева может понимать, что Екатерина если не самозванка, то, во всяком случае, узурпаторша российского престола, и служить ей он вовсе не обязан. Тогда переход к Пугачеву для него -- давно ожидаемая возможность перемены участи и, кроме того, шанс не только покорить, но и спасти Машу, которая стала бы такой же жертвой пугачевских насильников, как Харлова. Но чтобы все это показать, актерской игры мало, нужен другой сценарий.

Теперь о самом русском бунте. В интервью и в выступлениях перед сеансом режиссер рассказывает о нем (как и о прочем) интереснее, чем показывает. Не хватило ли денег на хорошую массовку, недостало ли мастерства в организации массовых съемок (а ведь массовые сцены -- фирменное блюдо советского кино!), но на экране не чувствуется ни напора человеческой стихии, ни страха империи перед восстанием. Сейчас, конечно, не советские времена, чтобы в обязательном порядке ссылаться на верхи, которые не могут, и на низы, которые не хотят, но понятие "причины восстания" никто не отменял, и изображать пугачевщину беспричинным нашествием всякого сброда -- по крайней мере для фильма с названием "Русский бунт", а не "Капитанская дочка" -- просто несерьезно. Если это не выражение авторской концепции.

Повод к мятежу и впрямь был незначителен (правительство обещало вернуть казакам так называемые правежные переимки, однако местные старшины, гревшие руки на сборе налогов, тянули дело, чем вызвали первую вспышку насилия), но вокруг был огнеопасный материал -- русские крепостные да полупокоренные инородцы (башкиры, татары, калмыки, мордва, киргиз-кайсаки и другие). "Во всей России чернь бедная терпит великия обиды да разорения", -- говорил Пугачев. Мятежное войско в лучшие для "мужицкого царя" времена насчитывало до пятнадцати тысяч человек, а волнениями был охвачен весь восток Российского государства по контуру Тамбов -- Царицын -- Гурьев -- Екатеринбург -- Пермь -- Чебоксары -- Тамбов (притом, что немаловажно, на стороне бунтовщиков было сельское священство), и Пугачев со своими полевыми командирами реально угрожал Москве. Конечно, крестьянская армия не может устоять перед регулярным войском, и никакая конница, тем более дикая, не сомнет отстреливающееся пехотное каре, но ведь самозваные большевистские властители в 1917 году находились не в лучших условиях, чем эрзац-царь Емельян, однако ж захватили Россию, используя три доступных и в XVIII веке фактора: организацию, пропаганду и террор. Впрочем, не так важно, как все было или могло быть в действительности -- для успеха фильма важнее эмоционально потрясти зрительскую массу, задействовав ее первичные инстинкты, прежде всего чувство страха. Кстати, у Гофмана в "Огнем и мечом" лирические и юмористические эпизоды слабее, чем у Прошкина, и даже просто архаичны, но движение казацких масс против армии и штурм крепостей у него действительно устрашают.

На штурме Белогорской крепости стоит остановиться. В фильме действия капитана Миронова выглядят абсурдно -- вместо того чтобы отстреливаться из-за ограды, особо целя в поджигателей, и бить картечью по наступающим (как в повести), он отворяет ворота и с десятком солдат выбегает наружу на верную смерть (в ближнем, и тем более рукопашном, бою винтовка не имеет преимущества перед "копьями и сайдаками"), открывая мятежникам беспрепятственный доступ в крепость. У Пушкина иначе -- картечь рассеяла толпу, "предводитель их остался один впереди", вследствие чего капитан и бросается на вылазку, рассчитывая, видимо, схватить главаря. Это ошибка. Разумеется, режиссер волен изображать Миронова героическим болваном, но ведь никакой режиссерской воли в этом не видно, а виден обычный невольный оксюморон, то есть ляпсус вместо трактовки.

Помимо смысловых в картине есть и чисто профессиональные просчеты. Не удалась музыка к фильму, написанная Владимиром Мартыновым. В динамических сценах ей не хватает энергии, в лирических -- глубины, а в целом она просто несовременна. Что касается повествования, то оно, с одной стороны, обрывочно, с другой -- избыточно. Эпизоду "осетрового побоища", например, самое место в "Сибирском цирюльнике" среди масленичного гулянья на льду. Известно, что яицкие казаки промышляли в основном ловлей рыбы и даже ставили запруды, чтобы косяки не уходили к иноверцам, но на метафору эта сцена никак не тянет.

Непонятно, почему помилованный Пугачевым Гринев сразу не просит самозванца отпустить и Машу, а сначала едет в Оренбург и лишь потом, после ее отчаянного письма, возвращается вызволять ее из рук Швабрина -- хотя и то правда, что пушкинский текст в этом месте неясен. Ничем не мотивирована и ничего не означает, кроме бессмысленной жестокости разбойников, сцена расправы с сыном Харловой, хотя этот (исторический) момент весьма важен для характеристики самого Пугачева, который отдает ребенка (и саму любовницу) своему охвостью. Баллада о Стеньке Разине и персидской княжне -- и та психологичнее.

Показан арест Швабрина, у Пушкина не описанный, -- вероятно, ради придумки с неудавшимся самоубийством, но опущен описанный Пушкиным арест Гринева, а после швабринского ареста встык смонтирован кадр, в котором ведут на допрос... Петрушу. Или нынче подобные небрежности называются ассоциативным монтажом?

Фильм игнорирует упоминание Пушкина о том, что Гринев "присутствовал при казни Пугачева, который узнал его в толпе и кивнул ему головою, которая через минуту, мертвая и окровавленная, показана была народу". Вместо этого введен эпизод совместной казни Гринева и Швабрина на эшафоте. В последний момент подъезжает карета с Машей и фельдъегерем, везущим повеление о помиловании ее жениха. Бесспорно, это право экранизатора, которое к тому же позволяет закруглить тему "праведника" и "грешника" (Швабрин трижды пытается спровадить соперника на тот свет и трижды его замысел срывается перед самым осуществлением) и дать Маковецкому сыграть предсмертную истерику своего неудачливого злодея. Однако сакраментальный мотив "спасения от казни", даже поданный без традиционных аттракционов, долженствующих напрячь зрителя в ожидании -- успеет или не успеет карета к моменту расправы, -- и по сей день так же гонит адреналин, как во времена "Нетерпимости" и "Двух сироток". Публика, пройдя через suspense, по праву заслужила happy end.

1 О том, что записка эта, вероятно, была инспирирована самой императрицей, которая таким образом хотела отмыться перед потомками от обвинения в убийстве мужа, не сообщается.
2 Все персонажи, которых Пушкин (или Пушкин устами Гринева) называет "стариками" и "старухами", в фильме, по современным понятиям, вовсе не стары -- им лет по пятьдесят, и это соответствует возрасту героев повести. Это примечательная разница восприятий (или дискурсов) XIX и XX веков, не связанная с молодостью рассказчика. Лев Толстой, когда ему было за семьдесят, писал: "Вошел старик лет пятидесяти".
3 Хотя единственное абсолютное попадание в роль -- Савельич в исполнении Владимира Ильина, органике которого не перестаешь изумляться.

Конец XIX и начало XX века – это время расцвета революционного движения в царской России. Его носителями в подавляющем большинстве были молодые люди из обеспеченных семей. Они громогласно заявляли, что борются за счастье народа, однако, этот самый народ знали чрезвычайно плохо. В основном революционно настроенная публика руководствовалась различными философскими идеями, в которых народ рассматривался лишь как безликая масса, служащая орудием для достижения мифических целей.

Но почему сытая и благополучная молодёжь ударилась во всё тяжкое? Чего ей не хватало в жизни? Скорее всего, заевшимся и изнывающим от безделья барчукам не хватало остроты ощущений. Обеспеченная спокойная жизнь казалась им слишком пресной. Этой публике хотелось чего-то неординарного, яркого, бурлящего, чтобы каждый новый день не был похож на прошедший. Это желание удачно совпало с теми социальными противоречиями, которые накопились в Российской империи за последние 150 лет.

Вот поэтому на русской земле и стали появляться различные революционные партии. В принципе, ни в одной партии нет ничего плохого. Борись за права людей, митингуй, добивайся изменений в конституции, в законах. Всё это можно решить мирным путём, принуждая власть идти на компромиссы. Однако русские революционеры избрали главным своим орудием террор. Они начали убивать царствующих особ, министров, чиновников, а преуспели больше всех в этом эсеры или социалисты-революционеры. Самым же кровавым террористом среди них стал Борис Викторович Савинков (1879-1925).

Личность эта довольно примечательная. В ней огромное самомнение переплеталось с наплевательским отношением к жизни людей. Сами эсеры характеризовали Савинкова, как человека авантюрного, с богатой фантазией, чрезвычайно субъективного, увлекающегося, мечтающего о яркой жизни. Следует сказать, что яркую жизнь Борис Викторович получил в полной мере. Вот только конец этого революционера-мечтателя был отнюдь не ярким, а очень даже прозаическим. Суд, тюрьма и непонятная смерть. То ли он покончил жизнь самоубийством, то ли его убили – это по сей день неизвестно.

Родился революционер-террорист 19 января (по старому стилю) 1879 года в городе Харькове. Вскоре семья переехала в Варшаву, где отец Виктор Михайлович стал служить военным прокурором. Мать Софья Александровна занималась драматургией, писала пьесы и повести. У Бори был старший брат Александр. Он стал социал-демократом, попал в ссылку и покончил с собой в 1904 году. С отцом тоже случилась беда. Под конец жизни он оказался в психиатрической лечебнице, где и умер в 1905 году.

Сам Борис вначале учился в гимназии в Варшаве, а затем поступил в Петербургский университет. Там он начал грызть гранит науки, мечтая стать юристом. Но эту мечту не удалось воплотить в жизнь. Молодого человека выгнали из университета за участие в беспорядках. После этого Савинков с головой окунулся в революционную деятельность. В 1901 году его арестовали, а в начале следующего года выслали из столицы и отправили на постоянное место жительства в Вологду (подстоличная Сибирь). В этой своеобразной ссылке он попал под влияние эсеров и стал социалистом-революционером.

В 1903 году новоиспечённый эсер бежал из ссылки и оказался в Швейцарии. Там он стал членом боевой организации эсеров, которую курировал такой человек как Евно Азеф . Боевая организация занималась террористическими актами, и Борис очень быстро занял лидирующее положение среди своих подельников. Именно он руководил такими громкими террористическими актами как убийства министра внутренних дел Плеве и великого князя Сергея Александровича (дяди Николая II) в 1904-1905 годах.

В 1906 году произошло неудачное покушение на вице-адмирала Чухнина, командующего Черноморским флотом. Стреляла в него эсерка Екатерина Измайлович. Она ранила командующего в плечо и живот, но тот остался жив. Саму же террористку тут же расстрелял военный патруль по личному приказу адмирала.

Руководил этим террористическим актом Борис Савинков. Власти его арестовали и посадили в севастопольскую тюрьму. Но главный террорист бежал из неё 16 июля 1906 года, покинул Россию, перебрался в Румынию, а затем, попетляв по Европе, осел в Париже. В этом городе он познакомился с Зинаидой Николаевной Гиппиус – поэтессой, писательницей, литературным критиком, идеологом русского символизма.

Попав под её влияние, Борис Викторович занялся литературной деятельностью. Он написал такие произведения как «Воспоминания террориста» и «Конь бледный». Гораздо позже из-под его пера вышли роман «То, чего не было» и повесть «Конь вороной». Все эти произведения были написаны под псевдонимом В. Ропшин.

В конце 1908 года стало известно, что один из главных лидеров эсеров Евно Азеф является агентом царской охранки. Это был страшный удар для боевой организации. Сам Савинков долго не хотел верить, что его непосредственный куратор был провокатором. Он выступал в его защиту, но затем поверил в двурушничество Евно Азефа. Борис Викторович сам вызвался его убить, но бывший эсеровский лидер бежал.

Как результат, 1909 год стал концом боевой организации эсеров . Её захлестнул кризис недоверия, вылившийся в бездеятельность. И всё же Савинков пытался организовать теракты, но все они оказались безуспешными. В 1911 году боевая организация была официально распущена и прекратила своё существование. После этого Борис Викторович начал вести жизнь обычного обывателя. В 1912 году он женился второй раз (первый брак в 1899 г.). В этом браке у него родился сын Лев, умерший в 1987 году во Франции. Казалось, что яркая, наполненная событиями жизнь закончилось, но после Февральской революции 1917 года всё изменилось.

В начале апреля 1917 года Борис Савинков приезжает в Россию. Его благосклонно встречает эсер Керенский, и бывший революционер-террорист очень быстро становится заместителем (товарищем) военного министра. Борис Викторович налаживает дружеские отношения с генералом Корниловым. Именно по его настоятельной рекомендации того назначают верховным главнокомандующим. И Савинков, и Керенский, и Корнилов ратуют за продолжение войны против Германии до победного конца, тем самым они выражают преданность Антанте и союзническому долгу.

Сидят Корнилов (слева) и Савинков

В конце августа, когда начался Корниловский мятеж, Борис Викторович остался верен Временному правительству. Он даже предлагал Корнилову прекратить наступление на Петроград, но Керенский заключил союз с большевиками, что вызвало резкое неприятие у бывшего революционера-террориста. 30 августа он сложил с себя все полномочия и подал в отставку. Его обвинили в заигрывании с Корниловым и в начале октября 1917 года исключили из партии эсеров.

В том же месяце после Октябрьского переворота Савинков ушёл в подполье и начал бороться с большевиками. В марте 1918 года создал Союз защиты родины и свободы. Эта была боевая организация, в которую вошло много офицеров. Её целью стало свержение власти большевиков. Борис Савинков организовал восстания в Муроме, Рыбинске, Ярославле. Им был проведён кровавый рейд в Белоруссии. Но к началу июня все эти восстания подавили, а многих участников Союза арестовали.

Савинков всячески помогал белому движению. Искал союзников за границей, встречался с Черчиллем, Пилсудским. В 1919 году портреты бывшего революционера-террориста были расклеены по всему Петрограду, и большевики обещали за его голову большую награду. Но наш герой был неуловим. В 1920 году он обосновался в Польше, наладив хорошие отношения с Пилсудским. В Варшаве Борис Викторович создал Русский политический комитет и начал формировать 3-ю русскую армию.

Он ставил перед собой целью сокрушить большевистский режим и на штыках верных ему войск и народном гневе въехать в Москву на белом коне . Савинков говорил, что он является вождём всех антибольшевистских сил России и назвал их «зелёным движением». Свою армию бывший революционер-террорист сосредоточил на границе с Белоруссией.

Но большевики захватили одного из помощников Бориса Савинкова и перевербовали его. Этот человек раскрыл все планы своего вождя, а также наличие и концентрацию войск у границы. Большевистское правительство послало полякам ноту протеста. Концентрация большой армии на границе противоречила мирному договору между Польшей и Советской Россией от 18 марта 1921 года. В результате этого в октябре 1921 года Пилсудский был вынужден выслать Бориса Викторовича из страны, а его армия была расформирована.

В декабре несостоявшийся диктатор России прибыл в Лондон. Там с ним встретился торговый представитель Советской России Леонид Борисович Красин. Он без обиняков предложил Савинкову сотрудничать с большевиками. Но тот отверг попытку вербовки и даже рассказал о ней англичанам. После этого наш герой осел в уже родном ему Париже и начал налаживать контакты с различными националистическими движениями.

Большевики судят Савинкова (стоит слева)

Но он уже был никому не нужен и неинтересен. В то же время Борис Савинков продолжал представлять потенциальную опасность для Советской России, так как являлся руководителем всё ещё боеспособного антисоветского подполья. Поэтому под руководством Дзержинского была разработана тайная операция под названием «Синдикат-2». Её претворение в жизнь началось в мае 1922 года.

Чекисты придумали вымышленную либерально-демократическую организацию, действующую в глубоком подполье в России. Вскоре об этой организации узнал Борис Викторович. Он начал активно сотрудничать с ней. Началась переписка, переброска тайных агентов на территорию России, встреча с представителями организации на нейтральной территории. Чекисты делали всё, чтобы заманить своего заклятого врага на свою территорию. И, в конце концов, у них это получилось.

В начале августа 1924 года Савинков принял решение ехать в СССР. 15 августа 1924 года Борис Викторович, его помощники Александр Дикгоф-Деренталь с женой Любовью и Фомичёв перешли границу в Белоруссии. Они добрались до Минска и 16 августа были арестованы сотрудниками ОГПУ. Уже 18 августа оказались в Москве на Лубянке.

Приговор Борису Савинкову был вынесен 29 августа 1924 года . Его приговорили к расстрелу, который сразу же заменили 10-летним тюремным заключением. Осуждённый официально признал советскую власть и послал письма руководителям белой эмиграции, призывая их прекратить всякую борьбу с первым в мире государством рабочих и крестьян. Большевики поместили бывшего врага в 2-комнатную камеру с правом гулять в парке, посещать 1 раз в неделю театр и ресторан.

Такая жизнь, которая мало напоминала тюремную, продолжалась вплоть до 7 мая 1925 года. В тот день утром Борис Викторович написал письмо Дзержинскому, а поздно вечером, придя с прогулки, выбросился из окна 5 этажа и упал во двор тюрьмы. По официальным данным смерть наступила через 30 минут после падения.

Последний путь эсера Савинкова

Есть предположение, что Борис Савинков не сам выпрыгнул из окна, а ему помогли. Причём сбросили в лестничный пролёт и лишь потом тело перенесли в тюремный двор. Но данная версия мало похожа на правду, так как бывший революционер-террорист уже не представлял никакой опасности для советской власти. Наоборот, его смерть повлекла за собой много лишних и провокационных разговоров, особенно за границей.

Но как бы там ни было, а сам факт смерти пламенного борца за счастье народа остаётся неоспоримым фактом. Неизвестно только место захоронения этого человека. Скорее всего, его кремировали, чтобы не осталось ни следов, ни памяти. Насчёт следов получилось, а вот память осталась. Уж больно колоритной фигурой при жизни был Борис Викторович. Его имя попало в историю, а поэтому кануть в небытие оно уже не смогло .