У меня есть сосед, молодой хозяин и молодой охотник. В одно прекрасное июльское утро заехал я к нему верхом с предложением отправиться вместе на тетеревов. Он согласился. «Только, - говорит, - поедемте по моим мелочам, к Зуше; я кстати посмотрю Чаплыгино; вы знаете, мой дубовый лес? у меня его рубят». - «Поедемте». Он велел оседлать лошадь, надел зеленый сюртучок с бронзовыми пуговицами, изображавшими кабаньи головы, вышитый гарусом ягдташ, серебряную флягу, накинул на плечо новенькое французское ружье, не без удовольствия повертелся перед зеркалом и кликнул свою собаку Эсперанс, подаренную ему кузиной, старой девицей с отличным сердцем, но без волос. Мы отправились. Мой сосед взял с собою десятского Архипа, толстого и приземистого мужика с четвероугольным лицом и допотопно развитыми скулами, да недавно нанятого управителя из остзейских губерний, юношу лет девятнадцати, худого, белокурого, подслеповатого, со свислыми плечами и длинной шеей, г. Готлиба фон-дер-Кока. Мой сосед сам недавно вступил во владение имением. Оно досталось ему в наследство от тетки, статской советницы Кардой-Катаевой, необыкновенно толстой женщины, которая, даже лежа в постеле, продолжительной жалобно кряхтела. Мы въехали в «мелоча». «Вы меня здесь подождите на полянке», - промолвил Ардалион Михайлыч (мой сосед), обратившись к своим спутникам. Немец поклонился, слез с лошади, достал из кармана книжку, кажется, роман Иоганны Шопенгауэр, и присел под кустик; Архип остался на солнце и в течение часа не шевельнулся. Мы покружили по кустам и не нашли ни одного выводка. Ардалион Михайлыч объявил, что он намерен отправиться в лес. Мне самому в тот день что-то не верилось в успех охоты: я тоже поплелся вслед за ним. Мы вернулись на полянку. Немец заметил страницу, встал, положил книгу в карман и сел, не без труда, на свою куцую, бракованную кобылу, которая визжала и подбрыкивала от малейшего прикосновения; Архип встрепенулся, задергал разом обоими поводьями, заболтал ногами и сдвинул наконец с места свою ошеломленную и придавленную лошаденку. Мы поехали.
Лес Ардалиона Михайлыча с детства был мне знаком. Вместе с моим французским гувернером m-r Désiré Fleury, добрейшим человеком (который, впрочем, чуть было навсегда не испортил моего здоровья, заставляя меня по вечерам пить лекарство Леруа), часто хаживал я в Чаплыгино. Весь этот лес состоял из каких-нибудь двух- или трехсот огромных дубов и ясеней. Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились над неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой. В траве, около высоких муравейников, под легкой тенью вырезных красивых листьев папоротника, цвели фиалки и ландыши, росли сыроежки, волвянки, грузди, дубовики, красные мухоморы; на лужайках, между широкими кустами, алела земляника... А что за тень в лесу была! В самый жар, в полдень - ночь настоящая: тишина, запах, свежесть... Весело проводил я время в Чаплыгине, и оттого, признаюсь, не без грустного чувства въехал я теперь в слишком знакомый мне лес.
«Записки охотника» – сборник из 25-ти сравнительно коротких рассказов. Большинство из них было написано И. С. Тургеневым на рубеже 1840-1850-х годов. Здесь он повествует о встречах с людьми во время охотничьих скитаний по родной Орловщине и том, что слышал из их уст.
Тургенев «Хорь и Калиныч» – краткое содержание
Тургенев описывает в этом очерке двух крепостных мужиков помещика Полутыкина – двух людей совершенно разного склада. Практичному, хозяйственному, рассудительному скопидому Хорю противостоит сельский романтик-мечтатель Калиныч , который за всю жизнь так и не устроил себе надёжного угла. Несмотря на столь сильное несходство, они состоят в большой дружбе между собой. Автор с тонкой наблюдательностью рисует достоинства обоих характеров – хорошо знакомых всем общечеловеческих типов.
Хорь и Калиныч. Аудиокнига
Тургенев «Ермолай и мельничиха» – краткое содержание
Тургенев знакомит читателя со своим частым спутником по охоте – бродягой Ермолаем. Во время одной их совместной ночёвки у мельницы, к костру ночью приходит знакомая Ермолая – мельничиха Арина. Разговорившись с ней, писатель понимает, что это – бывшая горничная помещика Зверкова, о чьей истории он слышал раньше. Жена Зверкова держала у себя лишь незамужних служанок, считая, что замужним помешают «как следует ухаживать за барыней» заботы о детях. Арина же полюбила Петрушку-лакея и забеременела от него. Зверковы с позором выгнали её в деревню, разлучив с Петрушкой. От горя тот добровольно поступил в солдаты, а Арине пришлось пойти в жёны к нелюбимому мельнику.
полный текст рассказа «Ермолай и мельничиха» и его краткого содержания.
И. С. Тургенев. Ермолай и мельничиха. Аудиокнига
Тургенев «Малиновая вода» – краткое содержание
Утомившись на охоте, Тургенев садится отдыхать у родника на берегу речки Исты, который называют «Малиновой водой». Он встречает здесь двух знакомых крестьян. Один из них – старик Михайло Савельев, бывший дворецкий знаменитого в округе графа Петра Ильича – рассказывает, какие дорогие и шумные гуляния с музыкой и фейерверками тот устраивал «в старые времена» для своих вельможных гостей. Посреди рассказа к Малиновой воде вдруг подходит пожилой мужик Влас. Оказывается, что он идёт пешком из Москвы, где просил своего барина, сына того самого Петра Ильича, сбавить себе оброк по причине смерти кормильца-сына. Барин грубо прогнал Власа.
На нашем сайте вы можете прочесть полный текст рассказа «Малиновая вода» и его краткого содержания.
И. С. Тургенев. Малиновая вода. Аудиокнига
Тургенев «Уездный лекарь» – краткое содержание
Уездный лекарь рассказывает Тургеневу в гостинице о странном происшествии. Однажды он был вызван в захолустное поместье, к молодой, красивой девушке Александре, которая заболела горячкой. Врач провёл у постели больной несколько дней, вначале надеясь на её выздоровление, но потом поняв, что она умрёт. Догадалась об этом и сама больная. В отчаянной горести о том, что ей придётся сойти в могилу, не испытав любви, Александра обратила всю силу своей ни разу не разделённой страсти на неловкого доктора – единственного мужчину, который был сейчас рядом. Для неё это стало последним предсмертным утешением…
На нашем сайте вы можете прочесть полный текст рассказа «Уездный лекарь».
Тургенев «Мой сосед Радилов» – краткое содержание
Во время охоты Тургенев и Ермолай случайно заходят в сад помещика Радилова и знакомятся с ним самим. Радушный приветливый Радилов приглашает их к себе в дом на обед, знакомит со своей старой матерью, с опустившимся приживалом Фёдором Михеичем, с серьёзной и красивой сестрой жены Ольгой. Он старается развлечь гостей, однако Тургенев замечает в выражении лица нового знакомого знак какой-то тяжкой думы. Из разговора случайно выясняется, что у Радилова недавно умерла горячо любимая жена и эта утрата страшно потрясла его. Утешая Радилова, Тургенев выражает надежду, что какой-нибудь поворот судьбы выведет его из горя. Вдруг оживившись, Радилов ударяет рукой по столу со словами: «Да, стоит только решиться»… Вскоре Тургенев узнаёт, что Радилов внезапно уехал неизвестно куда с Ольгой, бросив поместье и мать.
На нашем сайте вы можете прочесть полный текст рассказа «Мой сосед Радилов».
Тургенев «Однодворец Овсянников» – краткое содержание
Пожилой однодворец (мелкий дворянин-«полукрестьянин») Овсянников слывёт умным и степенным человеком. Тургенев любит беседовать с ним, особенно интересуясь сравнением современности с прежней, екатерининской, эпохой. Овсянников считает, что раньше было больше произвола и самодурства, однако жизнь текла спокойнее и основательнее. Сейчас же среди дворян много любителей порассуждать о «гуманизме» и «передовых идеях» – но без понятия, как применить их к практической жизни. «Говорят так складно, что душа умиляется, а дела-то настоящего не смыслят, даже собственной пользы не чувствуют». Носятся с проектами «строительства фабрик на месте осушённых болот», за которые на деле и не думают приниматься. Богатые «либералы» отказываются уступить клочок своей земли на общую пользу. Распложаются наёмные сутяги, возбуждающие дутые судебные дела. В числе таковых – и племянник самого Овсянникова, Митя.
На нашем сайте вы можете прочесть полный текст рассказа «Однодворец Овсянников».
Тургенев «Льгов» – краткое содержание
Тургенев и Ермолай отправляются на охоту в село Льгов, где есть большой пруд со множеством уток. Там им встречаются два забавных и колоритных персонажа. Один – бывший дворовый крепостной Владимир, который раньше обучался у помещика музыке и служил камердинером, потом получил вольную и теперь держит себя как человек утончённых манер. Другой – шестидесятилетний крестьянин Сучок, переменивший за свою жизнь множество бар-владельцев и употреблявшийся ими на самые разные надобности. Сучок был и поваром, и «кофишенком», и кучером, и актёром помещичьего театра. Теперь он назначен «рыболовом» на пруд с обязанностью содержать лодку-дощаник. Тургенев, Ермолай, Владимир и Сучок выплывают на этой лодке за дичью, но в самый разгар стрельбы по уткам она тонет. Незадачливые охотники едва добираются до берега по найденному Ермолаем броду.
– это небольшие рассказы, о которых повествует нам автор. Двадцать пять рассказов включил Тургенев в свои «Записки охотника» и их краткое содержание познакомит вас с данными произведениями автора, помогая отвечать на заданные вопросы школьной программы.
Тургенев Записки охотника хорь и Калиныч
Итак, первый рассказ Тургенева из «Записок охотника» — это «Хорь и Калиныч». Здесь главный герой был на охоте в Жиздринском уезде, где и повстречался с местным помещиком Полутыкиным. Этот помещик был хорошим охотником и гостеприимным хозяином. Познакомившись с автором, он пригласил его к себе домой, а по пути к помещику, мужчины заехали в произведении Тургенева «Записки охотника» к Хорю, а после Тургенев в «Записках охотника» знакомит нас с Калинычем. Это два мужика, которые служили у Полутыкина.
Хорь жил в лесу в своей избе, куда поселился сразу после пожара. С тех пор прошло много лет, Хорь уже и разбогател, но откупаться от хозяина не хотел, так как считал, что это пустая трата денег. Далее мужчины приезжают на усадьбу, где и ночуют. На следующий день они идут на охоту, при этом захватив с собой Калиныча, без которого помещик никогда не охотился. Так автор знакомиться с двумя совершенно разными людьми, у которых были разные характеры. Хорь был рационалистом, Калиныч – романтик-мечтатель. Но, при этом, они были хорошими друзьями. Автор за три дня, которые он жил у Хоря, привязался к мужикам, но нужно было ехать.
Записки охотника Ермолай и мельничиха
Теперь наш герой решил поохотиться с крепостным Ермолаем. Ермолай был крепостным помещика, что был соседом нашего охотника. Сам Ермолай был беззаботным, имел жену, которая жила в лишениях, пока тот где-то блуждал. Дома Ермолай был тираном, а вот на стороне становился всем известным Ермолкой. Решили наши герои поохотиться в березовой роще. Целый день провели на охоте, а вечером не стали возвращаться домой, а решили переночевать на мельнице. Там охотник разговорился с мельничихой Ариной, которой выпала нелегкая судьба. Здесь мы узнаем, что Арина служила у графа Зверькова, где было за правило всем горничным быть не замужними. Но, однажды Арина обратилась к хозяину с просьбой разрешить свадьбу. Как оказалось, она понесла от лакея. Хозяева ее и отправили в село, а лакей был отдан в солдаты. Арине пришлось выйти замуж за нелюбимого за мельника, а ребенка потеряла.
Малиновая вода
И вновь наш герой на охоте. Это был летний жаркий день, поэтому наш охотник спустился к источнику, что носил название «Малиновая вода», чтобы попить воды, здесь и решил отдохнуть. Охотник прилег и заметил двух рыбаков: Степушку, чье прошлое никому неизвестно и Михайла Савельева, кто был вольноотпущенником. Охотник разговорился с рыбаками и тут услышали шорох. Обернувшись, увидели мужика, что шел с Москвы. Разговорившись с ним, они узнают, что тот ходил к барину, дабы тот сократил оброк, ведь после смерти сына, ему сложно будет его платить, но барину было все равно. Вскоре спутники пошли каждый в свою сторону.
Уездный лекарь
Дело происходит осенью. Возвращаясь с охоты, наш охотник заболел. В гостинице он вызвал уездного доктора, который и рассказал нашему герою свою историю. Когда-то доктор приехал к больной. Это была молоденькая девушка. Она была красивой и приглянулась доктору. Каждый день доктор проводил с больной, давая лекарство со свои рук. Но больной легче не становилось. Он прекрасно понимал, что болезнь забирает жизнь девушки, да и сама больная прекрасно все понимала. Однажды больная призналась доктору в любви и поцеловала его. Доктор не устоял перед чарами больной. Через три дня девушка умирает. Сам же доктор спустя время, женился на озлобленной дочери купца с богатым приданным.
Однодворец Овсяников
Однодворец Овянников – человек, который походил на богатого купца. Он был женат, но жили без детей. С ним нашего охотника познакомил Радилов. Наш герой поехал к Овсянникову, где и разговорились в произведении Тургенева «Записки охотника» наши герои. Говорили о прошлых и настоящих временах. При этом Овсянников не нахваливал прошлое. В разговоре Овсянников вспомнил деда нашего героя, заговорил о своем соседе Комове. Рассказал Овсянников и о московской жизни, где видывал много вельмож. Далее речь пошла об охоте, позже к мужчинам присоединился Митька – племянник Овсянникова и Лежень – помещик из Орлова.
Льгов
Рассказ Льгов» повествует нам о том, как автор и Ермолай отправились на очередную охоту в одно из сел под названием Льгов. Именно там находится озеро, где водились утки. Во Льгове им повстречался бывший крепостной Владимир, который получил вольную и сейчас держится как человек утонченных манер. Также встречают Сучка, который кем только не побывал в своей жизни. Был и поваром, и актером, и кучером. А сейчас служит рыболовом. Вот все они и отправились на лодке охотится на уток. Охота удалась на славу, вот только лодка с дыркой оказалась. В итоге все утки пошли на дно, а вот незадачливым охотникам пришлось по броду добираться до берега.
Тургенев Записки охотника Бежин луг
Здесь автор отправился на охоту, но заблудился. Было темно, поэтому пришлось ориентироваться по звездам. Далее Тургенев в рассказывает о луге, что носил название Бежин. Там встретил крестьянских детей, что пасли и охраняли табун лошадей. Охотник попросился переночевать у их костра и, притворившись спящим, услышал самые разные страшные истории. Мальчики рассказывали и о домовом, что живет на фабрике, и о русалке, что обитает на деревьях, и о том, как соседка ночью ходила на кладбище, и об утопленнике, что похоронен у плотины и другие рассказы. Рассказы длились до рассвета. Рано утром наш герой попрощался с ребятами и отправился в путь.
Касьян с Красивой Мечи
Здесь автор возвращался с охоты на тележке и вдруг кучер стал нервничать. Как оказалось, путь охотнику могла пересечь похоронная повозка, что было плохой приметой. Вот и решили они сильнее погонять лошадей, но тут сломалась ось и пришлось идти до Юдиных выселок, где и починили телегу. Там и встретился Касьян – маленький карлик странной внешности, которого Тургенев попросил составить компанию, показывая дорогу на сечку, где можно было поохотиться на тетеревов. Касьян согласился, на месте уже сказал, что дичь нельзя убивать, грешно. В итоге им не встретился никто, на что Касьян утверждал, что это именно он отвел всех птиц. Охотясь, они встретили девочку Аленушку, которая была сиротой. Касьян назвал ее родственницей и души в ней не чаял. По возвращении в деревню, автор с кучером поехали домой.
Бурмистр
Однажды охотник наш собрался в Рябого, и Пеночкин попросился составить компанию, чтобы добраться до Шепиловки. Там жил бурмистр Софрон, которым Пеночкин не мог нахвалиться. Он рассказал, что при Софроне за крестьянами не водится недоимок. В этот день автор не попал на охоту. Вместе с Пеночкиным их пригласили к бурмистру. Там все поужинали и пошли спать. На второй день Пеночкин показывал свои владения. Их сопровождал Софрон. Всю дорогу он плакался о том, что не хватает земли. Далее к ним подошли , которые стали жаловаться на бурмистра. Пеночкин обиделся на бурмистра и дальше с ним не разговаривал.
Контора
Однажды, будучи на охоте, автора застал дождь, поэтому ему пришлось идти в ближайшую деревню, чтобы там переждать. Вместо жилища старосты, охотник попал в контору, где его приютил толстяк. Он же и рассказал автору, что всем здесь главенствует Лиснякова, а сам толстяк был главным в конторе. Хоть в имении и имелся бурмистр со старостой, но всем заправляла барыня, которая подписывала все распоряжения самолично.
Попив чай, автор уснул, но уже через два часа его разбудили разговоры. В конторе разговаривали конторщик и купец. Как понял наш герой, прежде чем попасть к барыне и заключить с ней сделку, купцам приходилось платить мзду конторщику.
Далее в конторе начался скандал, скандалил фельдшер Павел с конторщиком. Весь разговор шел о Татьяне, которую оговорил конторщик. Из-за него девушку перевели в посудомойки, запретив выходить замуж. Как итог, барыня оставляет фельдшера и конторщика у себя, а вот Татьяну пришлось сослать.
Записки охотника бирюк
И вновь очередная охота и в этот раз автора вновь застал дождь. Пришлось спрятаться под кустом. И тут он заметил местного лесника, который проходил мимо. Он и пригласил охотника к себе в хижину. В хижине была нищета, там находилась девочка, качающая люльку с ребенком. Как потом рассказал лесник, которого местные прозвали бирюком, его жена бросила, сбежала, детей оставила. Автор слышал о леснике, о его силе и о том, как все его боялись. Подкупить его нельзя было, и вынести даже небольшую вязанку дров тоже нельзя было.
Тут дождь закончился и мужчины вышли на улицу. Там бирюк услышал стук топора. Он побежал на звук и увидел срубленное дерево. А рядом стоял нищий крестьянин. Лесник схватил его, связал. Охотник сказал, что выплатит за срубленное дерево, лишь бы тот отпустил крестьянина, но бирюк не соглашался. Пришли они вновь в хижину и там лесник развязал руки пленному и сказал убираться на все четыре стороны. И все-таки охотник понял, Бирюк славный малый.
Лебедянь
Лебедянь – небольшая деревня, где постоянно организовывались ярмарки. Туда и отправился наш охотник, чтобы купить лошадей для брички. Там все рассказывали, сколько господ и князей приехало на ярмарку.
Охотник двух коней нашел, а вот третью не смог подобрать. Пошел он в кофейню, чтобы перекусить и там заметил князя, который играл в бильярд с поручиком. Сам поручик нравился богачам, чем и пользовался поручик, сменяя одного покровителя, на другого.
На второй день охотник подошел к барышнику, чтобы купить третью лошадь, но к нему подъехал князь, на которого барышник и переключил все свое внимание. Охотник же пошел к какому-то домику, где также продавали лошадей. Там охотник купил лошадь, недорогую. Вот только лошадь, как потом оказалось, была хромой и загнанной. Лошадь никто обратно не взял, деньги никто не вернул. Для нашего охотника это был урок.
Певцы
В этот раз мы попадаем в Колотовку – деревню, где располагался кабак «Притынный». Кабак все с удовольствием посещали, так как там работал Николай Иваныч, который мог заинтересовать и привлечь посетителей. Был он хорошим мужиком, пользовался уважением у соседей. Была у него жена и дети. В кабак наш герой зашел, так как его одолела жажда. Попал в кабак, как раз в то время, когда в заведении организовали соревнование местных . Соревновался Яшка, что работал черпальником на бумажной фабрике, участвовал Моргач, который ранее был кучером, затем приказчиком, потом получил вольную и стал богачом. Обалдуй также принимал участие. Это местный холостяк, без которого не обходилась ни одно попойка.
Итак, конкурс певцов начался. Все спели по порядку, вот только охотник до конца не стал сидеть. Он ушел раньше. На сеновале нашел местечко и уснул. Вечером в кабаке уже праздновали победу. Победителем стал Яшка.
Петр Петрович Каратаев
Однажды охотнику пришлось засидеться в почтовом отделении, так как не было лошадей, на которых можно было уехать. Там он встретил Петра Петровича Каратаева – помещика, что разорился и который направлялся в Москву на заработки.
А ведь недавно Каратаев жил в своей деревне. Однажды ему повстречалась Матрена, которую и полюбил он. Хотел ее выкупить и жениться, но хозяйка ее, несмотря на то, что Каратаев предлагал купить за любую цену, не соглашалась, а потом и вовсе отослала ее.
Однако Каратаев не остановился, он нашел Матрену, выкрал и привез к себе домой. Там они жили, пока в одно время бывшая ее барыня не увидела Матрену с Каратаевым. У Каратаева начались проблемы. Видя это Матрена вернулась в Кукуевку обратно, и что было дальше с ней, охотник не узнал. Сам же Каратаев спустя год после встречи, вновь встретился нашему автору. Встретил он его в Москве в кофейне. Его деревню продали с аукциона, сам он скатился, стал пить, ходил потрепанный. Больше наш охотник никогда Каратаева не видел.
Свидание
Как-то сентябрьским погожим днем наш охотник вышел в рощу, где и уснул. Когда проснулся, то увидел недалеко девушку лет двадцати. Она сидела с букетом васильков, а по щеке катилась слеза. Вдруг послышались шаги и к девушке вышел камердинер богатого барина. Он пришел попрощаться с девушкой навсегда, так как уезжал с хозяином в Петербург, ее же взять не мог, к тому же не пара она для него, так как необразованная. Девушка же боялась, что выдадут за нелюбимого ее. Хотела хоть на прощание услышать приятные слова от милого, но так не услышала. Он развернулся и просто ушел. Она же осталась рыдать. Не смог сдержать себя наш автор, подошел к девушке, а она, испугавшись, убежала. Охотник подобрал цветы, которые до сих пор у него хранятся, а образ Акулины, той самой девушки, до сих пор хранится в памяти.
Живые мощи
Как-то охотник с Ермолаем пошли на охоту и их вновь застал дождь. Ермолай предложил отправиться на хутор, что принадлежал матушке нашего героя. Придя туда, они увидели старый флигель, где автор и переночевал. На следующий день, блуждая по тропинке, автор заглянул в сарайчик, где увидел странное, как ему показалось, существо. А оно еще и окликнуло его. Подойдя поближе, он увидел девушку, которая уже и на девушку не похожа, кожа да кости. Вся высохшая. Как оказалось, это бывшая красавица, за которой наш герой когда-то вздыхал. Она была влюблена и помолвлена с Полякковым. Но однажды, девушка упала с крыльца и после этого стала чахнуть. Ни один доктор ей не мог помочь. Так она и лежала. Летом в сарае, а зимой – в предбаннике. Жених же отказался от нее и женился на другой. Девушка же доживала, терпя ежедневную боль. Ждала свою смерть. Даже сон ей приснился, где смерть назвала день смерти, и произойдет это после петровок. Спала же она редко из-за боли. Хозяйка ей приносила лекарство, но оно закончилось. Охотник наш понял, что это был опиум, и пообещал достать его. Ехать в больницу отказалась. В деревне девушку называли «Живые мощи», и никто от нее беспокойства никогда не испытывал. Через несколько недель девушка умерла, как и говорила, смерть пришла после петровок.
Вот мы и рассмотрели рассказы Тургенева из «Записок охотника» в кратком их содержании, надеемся это вам поможет в написании сочинений по школьной программе.
Тургенев, Краткое содержание Записки охотника
А какую оценку поставите вы?
Хорь и Калиныч
Кому случалось из Болховского уезда перебираться в Жиздринский, того, вероятно, поражала резкая разница между породой людей в Орловской губернии и калужской породой. Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах. Орловская деревня (мы говорим о восточной части Орловской губернии) обыкновенно расположена среди распаханных полей, близ оврага, кое-как превращенного в грязный пруд. Кроме немногих ракит, всегда готовых к услугам, да двух-трех тощих берез, деревца на версту кругом не увидишь; изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой… Калужская деревня, напротив, большею частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тесом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вываливается наружу, не зовет в гости всякую прохожую свинью… И для охотника в Калужской губернии лучше. В Орловской губернии последние леса и площадя исчезнут лет через пять, а болот и в помине нет; в Калужской, напротив, засеки тянутся на сотни, болота на десятки верст, и не перевелась еще благородная птица тетерев, водится добродушный дупель, и хлопотунья куропатка своим порывистым взлетом веселит и пугает стрелка и собаку.
В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился с одним калужским мелким помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным человеком. Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинение Акима Нахимова и повесть Пинну; заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однако говорил одначе и завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба – грибами, макароны – порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции. Но за исключением этих немногих и незначительных недостатков, г. Полутыкин был, как уже сказано, отличный человек.
В первый же день моего знакомства с г. Полутыкиным он пригласил меня на ночь к себе.
– До меня верст пять будет, – прибавил он, – пешком идти далеко; зайдемте сперва к Хорю. (Читатель позволит мне не передавать его заиканья.)
– А кто такой Хорь?
– А мой мужик… Он отсюда близехонько.
Мы отправились к нему. Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне, возвышалась одинокая усадьба Хоря. Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединенных заборами; перед главной избой тянулся навес, подпертый тоненькими столбиками. Мы вошли. Нас встретил молодой парень, лет двадцати, высокий и красивый.
– А, Федя! дома Хорь? – спросил его г-н Полутыкин.
– Нет, Хорь в город уехал, – отвечал парень, улыбаясь и показывая ряд белых, как снег, зубов. – Тележку заложить прикажете?
– Да, брат, тележку. Да принеси нам квасу.
Мы вошли в избу. Ни одна суздальская картина не залепляла чистых бревенчатых стен; в углу перед тяжелым образом в серебряном окладе теплилась лампадка; липовый стол недавно был выскоблен и вымыт; между бревнами и по косякам окон не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых тараканов. Молодой парень скоро появился с большой белой кружкой, наполненной хорошим квасом, с огромным ломтем пшеничного хлеба и с дюжиной соленых огурцов в деревянной миске. Он поставил все эти припасы на стол, прислонился к двери и начал с улыбкой на нас поглядывать. Не успели мы доесть нашей закуски, как уже телега застучала перед крыльцом. Мы вышли. Мальчик лет пятнадцати, кудрявый и краснощекий, сидел кучером и с трудом удерживал сытого пегого жеребца. Кругом телеги стояло человек шесть молодых великанов, очень похожих друг на друга и на Федю. «Всё дети Хоря!» – заметил Полутыкин. «Всё Хорьки, – подхватил Федя, который вышел вслед за нами на крыльцо, – да еще не все: Потап в лесу, а Сидор уехал со старым Хорем в город… Смотри же, Вася, – продолжал он, обращаясь к кучеру, – духом сомчи: барина везешь. Только на толчках-то, смотри, потише: и телегу-то попортишь, да и барское черево обеспокоишь!» Остальные Хорьки усмехнулись от выходки Феди. «Подсадить Астронома!» – торжественно воскликнул г-н Полутыкин. Федя, не без удовольствия, поднял на воздух принужденно улыбавшуюся собаку и положил ее на дно телеги. Вася дал вожжи лошади. Мы покатили. «А вот это моя контора, – сказал мне вдруг г-н Полутыкин, указывая на небольшой низенький домик, – хотите зайти?» – «Извольте». – «Она теперь упразднена, – заметил он, слезая, – а все посмотреть стоит». Контора состояла из двух пустых комнат. Сторож, кривой старик, прибежал с задворья. «Здравствуй, Миняич, – проговорил г-н Полутыкин, – а где же вода?» Кривой старик исчез и тотчас вернулся с бутылкой воды и двумя стаканами. «Отведайте, – сказал мне Полутыкин, – это у меня хорошая, ключевая вода». Мы выпили по стакану, причем старик нам кланялся в пояс. «Ну, теперь, кажется, мы можем ехать, – заметил мой новый приятель. – В этой конторе я продал купцу Аллилуеву четыре десятины лесу за выгодную цену». Мы сели в телегу и через полчаса уже въезжали на двор господского дома.
– Скажите, пожалуйста, – спросил я Полутыкина за ужином, – отчего у вас Хорь живет отдельно от прочих ваших мужиков?
– А вот отчего: он у меня мужик умный. Лет двадцать пять тому назад изба у него сгорела; вот и пришел он к моему покойному батюшке и говорит: дескать, позвольте мне, Николай Кузьмич, поселиться у вас в лесу на болоте. Я вам стану оброк платить хороший. – «Да зачем тебе селиться на болоте?» – «Да уж так; только вы, батюшка Николай Кузьмич, ни в какую работу употреблять меня уж не извольте, а оброк положите, какой сами знаете». – «Пятьдесят рублев в год!» – «Извольте». – «Да без недоимок у меня, смотри!» – «Известно, без недоимок…» Вот он и поселился на болоте. С тех пор Хорем его и прозвали.
– Ну, и разбогател? – спросил я.
– Разбогател. Теперь он мне сто целковых оброка платит, да еще я, пожалуй, накину. Я уж ему не раз говорил: «Откупись, Хорь, эй, откупись!..» А он, бестия, меня уверяет, что нечем; денег, дескать, нету… Да, как бы не так!..
На другой день мы тотчас после чаю опять отправились на охоту. Проезжая через деревню, г-н Полутыкин велел кучеру остановиться у низенькой избы и звучно воскликнул: «Калиныч!» – «Сейчас, батюшка, сейчас, – раздался голос со двора, – лапоть подвязываю». Мы поехали шагом; за деревней догнал нас человек лет сорока, высокого роста, худой, с небольшой загнутой назад головкой. Это был Калиныч. Его добродушное смуглое лицо, кое-где отмеченное рябинами, мне понравилось с первого взгляда. Калиныч (как узнал я после) каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устроивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог. Калиныч был человек самого веселого, самого кроткого нрава, беспрестанно попевал вполголоса, беззаботно поглядывал во все стороны, говорил немного в нос, улыбаясь, прищуривал свои светло-голубые глаза и часто брался рукою за свою жидкую, клиновидную бороду. Ходил он не скоро, но большими шагами, слегка подпираясь длинной и тонкой палкой. В течение дня он не раз заговаривал со мною, услуживал мне без раболепства, но за барином наблюдал, как за ребенком. Когда невыносимый полуденный зной заставил нас искать убежища, он свел нас на свою пасеку, в самую глушь леса. Калиныч отворил нам избушку, увешанную пучками сухих душистых трав, уложил нас на свежем сене, а сам надел на голову род мешка с сеткой, взял нож, горшок и головешку и отправился на пасеку вырезать нам сот. Мы запили прозрачный теплый мед ключевой водой и заснули под однообразное жужжанье пчел и болтливый лепет листьев. – Легкий порыв ветерка разбудил меня… Я открыл глаза и увидел Калиныча: он сидел на пороге полураскрытой двери и ножом вырезывал ложку. Я долго любовался его лицом, кротким и ясным, как вечернее небо. Г-н Полутыкин тоже проснулся. Мы не тотчас встали. Приятно после долгой ходьбы и глубокого сна лежать неподвижно на сене: тело нежится и томится, легким жаром пышет лицо, сладкая лень смыкает глаза. Наконец мы встали и опять пошли бродить до вечера. За ужином я заговорил опять о Хоре да о Калиныче. «Калиныч – добрый мужик, – сказал мне г-н Полутыкин, – усердный и услужливый мужик; хозяйство в исправности, одначе, содержать не может: я его все оттягиваю. Каждый день со мною на охоту ходит… Какое уж тут хозяйство, – посудите сами». Я с ним согласился, и мы легли спать.
На другой день г-н Полутыкин принужден был отправиться в город по делу с соседом Пичуковым. Сосед Пичуков запахал у него землю и на запаханной земле высек его же бабу. На охоту поехал я один и перед вечером завернул к Хорю. На пороге избы встретил меня старик – лысый, низкого роста, плечистый и плотный – сам Хорь. Я с любопытством посмотрел на этого Хоря. Склад его лица напоминал Сократа: такой же высокий, шишковатый лоб, такие же маленькие глазки, такой же курносый нос. Мы вошли вместе в избу. Тот же Федя принес мне молока с черным хлебом. Хорь присел на скамью и, преспокойно поглаживая свою курчавую бороду, вступил со мною в разговор. Он, казалось, чувствовал свое достоинство, говорил и двигался медленно, изредка посмеивался из-под длинных своих усов.
Мы с ним толковали о посеве, об урожае, о крестьянском быте… Он со мной все как будто соглашался; только потом мне становилось совестно, и я чувствовал, что говорю не то… Так оно как-то странно выходило. Хорь выражался иногда мудрено, должно быть из осторожности… Вот вам образчик нашего разговора:
– Послушай-ка, Хорь, – говорил я ему, – отчего ты не откупишься от своего барина?
– А для чего мне откупаться? Теперь я своего барина знаю и оброк свой знаю… барин у нас хороший.
– Все же лучше на свободе, – заметил я.
Хорь посмотрел на меня сбоку.
– Вестимо, – проговорил он.
– Ну, так отчего же ты не откупаешься?
Хорь покрутил головой.
– Чем, батюшка, откупиться прикажешь?
– Ну, полно, старина…
– Попал Хорь в вольные люди, – продолжал он вполголоса, как будто про себя, – кто без бороды живет, тот Хорю и набольший.
– А ты сам бороду сбрей.
– Что борода? борода – трава: скосить можно.
– Ну, так что ж?
– А, знать, Хорь прямо в купцы попадет; купцам-то жизнь хорошая, да и те в бородах.
– А что, ведь ты тоже торговлей занимаешься? – спросил я его.
– Торгуем помаленьку маслишком да дегтишком… Что же, тележку, батюшка, прикажешь заложить?
«Крепок ты на язык и человек себе на уме», – подумал я.
– Нет, – сказал я вслух, – тележки мне не надо; я завтра около твоей усадьбы похожу и, если позволишь, останусь ночевать у тебя в сенном сарае.
– Милости просим. Да покойно ли тебе будет в сарае? Я прикажу бабам постлать тебе простыню и положить подушку. Эй, бабы! – вскричал он, поднимаясь с места, – сюда, бабы!.. А ты, Федя, поди с ними. Бабы ведь народ глупый.
Четверть часа спустя Федя с фонарем проводил меня в сарай. Я бросился на душистое сено, собака свернулась у ног моих; Федя пожелал мне доброй ночи, дверь заскрипела и захлопнулась. Я довольно долго не мог заснуть. Корова подошла к двери, шумно дохнула раза два, собака с достоинством на нее зарычала; свинья прошла мимо, задумчиво хрюкая; лошадь где-то в близости стала жевать сено и фыркать… я, наконец, задремал.
На заре Федя разбудил меня. Этот веселый, бойкий парень очень мне нравился; да и, сколько я мог заметить, у старого Хоря он тоже был любимцем. Они оба весьма любезно друг над другом подтрунивали. Старик вышел ко мне навстречу. Оттого ли, что я провел ночь под его кровом, по другой ли какой причине, только Хорь гораздо ласковее вчерашнего обошелся со мной.
– Самовар тебе готов, – сказал он мне с улыбкой, – пойдем чай пить.
Мы уселись около стола. Здоровая баба, одна из его невесток, принесла горшок с молоком. Все его сыновья поочередно входили в избу.
– Что у тебя за рослый народ! – заметил я старику.
– Да, – промолвил он, откусывая крошечный кусок сахару, – на меня да на мою старуху жаловаться, кажись, им нечего.
– И все с тобой живут?
– Все. Сами хотят, так и живут.
– И все женаты?
– Вон один, пострел, не женится, – отвечал он, указывая на Федю, который по-прежнему прислонился к двери. – Васька, тот еще молод, тому погодить можно.
– А что мне жениться? – возразил Федя, – мне и так хорошо. На что мне жена? Лаяться с ней, что ли?
– Ну, уж ты… уж я тебя знаю! кольца серебряные носишь… Тебе бы все с дворовыми девками нюхаться… «Полноте, бесстыдники!» – продолжал старик, передразнивая горничных. – Уж я тебя знаю, белоручка ты этакой!
– А в бабе-то что хорошего?
– Баба – работница, – важно заметил Хорь. – Баба мужику слуга.
– Да на что мне работница?
– То-то, чужими руками жар загребать любишь. Знаем мы вашего брата.
– Ну, жени меня, коли так. А? что! Что ж ты молчишь?
– Ну, полно, полно, балагур. Вишь, барина мы с тобой беспокоим. Женю, небось… А ты, батюшка, не гневись: дитятко, видишь, малое, разуму не успело набраться.
Федя покачал головой…
– Дома Хорь? – раздался за дверью знакомый голос, и Калиныч вошел в избу с пучком полевой земляники в руках, которую нарвал он для своего друга, Хоря. Старик радушно его приветствовал. Я с изумлением поглядел на Калиныча: признаюсь, я не ожидал таких «нежностей» от мужика.
Я в этот день пошел на охоту часами четырьмя позднее обыкновенного и следующие три дня провел у Хоря. Меня занимали новые мои знакомцы. Не знаю, чем я заслужил их доверие, но они непринужденно разговаривали со мной. Я с удовольствием слушал их и наблюдал за ними. Оба приятеля нисколько не походили друг на друга. Хорь был человек положительный, практический, административная голова, рационалист; Калиныч, напротив, принадлежал к числу идеалистов, романтиков, людей восторженных и мечтательных. Хорь понимал действительность, то есть: обстроился, накопил деньжонку, ладил с барином и с прочими властями; Калиныч ходил в лаптях и перебивался кое-как. Хорь расплодил большое семейство, покорное и единодушное; у Калиныча была когда-то жена, которой он боялся, а детей и не бывало вовсе. Хорь насквозь видел г-на Полутыкина; Калиныч благоговел перед своим господином. Хорь любил Калиныча и оказывал ему покровительство; Калиныч любил и уважал Хоря. Хорь говорил мало, посмеивался и разумел про себя; Калиныч объяснялся с жаром, хотя и не пел соловьем, как бойкий фабричный человек… Но Калиныч был одарен преимуществами, которые признавал сам Хорь; например: он заговаривал кровь, испуг, бешенство, выгонял червей; пчелы ему дались, рука у него была легкая. Хорь при мне попросил его ввести в конюшню новокупленную лошадь, и Калиныч с добросовестною важностью исполнил просьбу старого скептика. Калиныч стоял ближе к природе; Хорь же – к людям, к обществу; Калиныч не любил рассуждать и всему верил слепо; Хорь возвышался даже до иронической точки зрения на жизнь. Он много видел, много знал, и от него я многому научился; например: из его рассказов узнал я, что каждое лето, перед покосом, появляется в деревнях небольшая тележка особенного вида. В этой тележке сидит человек в кафтане и продает косы. На наличные деньги он берет рубль двадцать пять копеек – полтора рубля ассигнациями; в долг – три рубля и целковый. Все мужики, разумеется, берут у него в долг. Через две-три недели он появляется снова и требует денег. У мужика овес только что скошен, стало быть заплатить есть чем; он идет с купцом в кабак и там уже расплачивается. Иные помещики вздумали было покупать сами косы на наличные деньги и раздавать в долг мужикам по той же цене; но мужики оказались недовольными и даже впали в уныние; их лишали удовольствия щелкать по косе, прислушиваться, перевертывать ее в руках и раз двадцать спросить у плутоватого мещанина-продавца: «А что, малый, коса-то не больно того?» Те же самые проделки происходят и при покупке серпов, с тою только разницей, что тут бабы вмешиваются в дело и доводят иногда самого продавца до необходимости, для их же пользы, поколотить их. Но более всего страдают бабы вот при каком случае. Поставщики материала на бумажные фабрики поручают закупку тряпья особенного рода людям, которые в иных уездах называются «орлами». Такой «орел» получает от купца рублей двести ассигнациями и отправляется на добычу. Но, в противность благородной птице, от которой он получил свое имя, он не нападает открыто и смело: напротив, «орел» прибегает к хитрости и лукавству. Он оставляет свою тележку где-нибудь в кустах около деревни, а сам отправляется по задворьям да по задам, словно прохожий какой-нибудь или просто праздношатающийся. Бабы чутьем угадывают его приближенье и крадутся к нему навстречу. Второпях совершается торговая сделка. За несколько медных грошей баба отдает «орлу» не только всякую ненужную тряпицу, но часто даже мужнину рубаху и собственную паневу. В последнее время бабы нашли выгодным красть у самих себя и сбывать таким образом пеньку, в особенности «замашки», – важное распространение и усовершенствование промышленности «орлов»! Но зато мужики, в свою очередь, навострились и при малейшем подозрении, при одном отдаленном слухе о появлении «орла» быстро и живо приступают к исправительным и предохранительным мерам. И в самом деле, не обидно ли? Пеньку продавать их дело, и они ее точно продают, – не в городе, в город надо самим тащиться, а приезжим торгашам, которые, за неимением безмена, считают пуд в сорок горстей – а вы знаете, что за горсть и что за ладонь у русского человека, особенно, когда он «усердствует»! – Таких рассказов я, человек неопытный и в деревне не «живалый» (как у нас в Орле говорится), наслушался вдоволь. Но Хорь не все рассказывал, он сам меня расспрашивал о многом. Узнал он, что я бывал за границей, и любопытство его разгорелось… Калиныч от него не отставал; но Калиныча более трогали описания природы, гор, водопадов, необыкновенных зданий, больших городов; Хоря занимали вопросы административные и государственные. Он перебирал все по порядку: «Что, у них это там есть так же, как у нас, аль иначе?.. Ну, говори, батюшка, как же?..» – «А! ах, Господи, твоя воля!» – восклицал Калиныч во время моего рассказа; Хорь молчал, хмурил густые брови и лишь изредка замечал, что «дескать, это у нас не шло бы, а вот это хорошо – это порядок». Всех его расспросов я передать вам не могу, да и незачем; но из наших разговоров я вынес одно убежденье, которого, вероятно, никак не ожидают читатели, – убежденье, что Петр Великий был по преимуществу русский человек, русский именно в своих преобразованиях. Русский человек так уверен в своей силе и крепости, что он не прочь и поломать себя, он мало занимается своим прошедшим и смело глядит вперед. Что хорошо – то ему и нравится, что разумно – того ему и подавай, а откуда оно идет, – ему все равно. Его здравый смысл охотно подтрунит над сухопарым немецким рассудком; но немцы, по словам Хоря, любопытный народец, и поучиться у них он готов. Благодаря исключительности своего положенья, своей фактической независимости, Хорь говорил со мной о многом, чего из другого рычагом не выворотишь, как выражаются мужики, жерновом не вымелешь. Он действительно понимал свое положенье. Толкуя с Хорем, я в первый раз услышал простую, умную речь русского мужика. Его познанья были довольно, по-своему, обширны, но читать он не умел; Калиныч – умел. «Этому шалопаю грамота далась, – заметил Хорь, – у него и пчелы отродясь не мерли». – «А детей ты своих выучил грамоте?» Хорь помолчал. «Федя знает». – «А другие?» – «Другие не знают». – «А что?» Старик не отвечал и переменил разговор. Впрочем, как он умен ни был, водились и за ним многие предрассудки и предубеждения. Баб он, например, презирал от глубины души, а в веселый час тешился и издевался над ними. Жена его, старая и сварливая, целый день не сходила с печи и беспрестанно ворчала и бранилась; сыновья не обращали на нее внимания, но невесток она содержала в страхе Божием. Недаром в русской песенке свекровь поет: «Какой ты мне сын, какой семьянин! не бьешь ты жены, не бьешь молодой…» Я раз было вздумал заступиться за невесток, попытался возбудить сострадание Хоря; но он спокойно возразил мне, что «охота-де вам такими… пустяками заниматься, – пускай бабы ссорятся… Их что разнимать – то хуже, да и рук марать не стоит». Иногда злая старуха слезала с печи, вызывала из сеней дворовую собаку, приговаривая: «Сюды, сюды, собачка!» – и била ее по худой спине кочергой или становилась под навес и «лаялась», как выражался Хорь, со всеми проходящими. Мужа своего она, однако же, боялась и, по его приказанию, убиралась к себе на печь. Но особенно любопытно было послушать спор Калиныча с Хорем, когда дело доходило до г-на Полутыкина. «Уж ты, Хорь, у меня его не трогай», – говорил Калиныч. «А что ж он тебе сапогов не сошьет?» – возражал тот. «Эка, сапоги!.. на что мне сапоги? Я мужик…» – «Да вот и я мужик, а вишь…» При этом слове Хорь поднимал свою ногу и показывал Калинычу сапог, скроенный, вероятно, из мамонтовой кожи. «Эх, да ты разве наш брат!» – отвечал Калиныч. «Ну, хоть бы на лапти дал: ведь ты с ним на охоту ходишь; чай, что день, то лапти». – «Он мне дает на лапти». – «Да, в прошлом году гривенник пожаловал». Калиныч с досадой отворачивался, а Хорь заливался смехом, причем его маленькие глазки исчезали совершенно.
Калиныч пел довольно приятно и поигрывал на балалайке. Хорь слушал, слушал его, загибал вдруг голову набок и начинал подтягивать жалобным голосом. Особенно любил он песню: «Доля ты моя, доля!» Федя не упускал случая подтрунить над отцом. «Чего, старик, разжалобился?» Но Хорь подпирал щеку рукой, закрывал глаза и продолжал жаловаться на свою долю… Зато в другое время не было человека деятельнее его: вечно над чем-нибудь копается – телегу чинит, забор подпирает, сбрую пересматривает. Особенной чистоты он, однако, не придерживался и на мои замечания отвечал мне однажды, что «надо-де избе жильем пахнуть».
– Посмотри-ка, – возразил я ему, – как у Калиныча на пасеке чисто.
– Пчелы бы жить не стали, батюшка, – сказал он со вздохом.
«А что, – спросил он меня в другой раз, – у тебя своя вотчина есть?» – «Есть». – «Далеко отсюда?» – «Верст сто». – «Что же ты, батюшка, живешь в своей вотчине?» – «Живу». – «А больше, чай, ружьем пробавляешься?» – «Признаться, да». – «И хорошо, батюшка, делаешь; стреляй себе на здоровье тетеревов, да старосту меняй почаще».
На четвертый день, вечером, г. Полутыкин прислал за мной. Жаль мне было расставаться с стариком. Вместе с Калинычем сел я в телегу. «Ну, прощай, Хорь, будь здоров, – сказал я… – Прощай, Федя». – «Прощай, батюшка, прощай, не забывай нас». Мы поехали; заря только что разгоралась. «Славная погода завтра будет», – заметил я, глядя на светлое небо. «Нет, дождь пойдет, – возразил мне Калиныч, – утки вон плещутся, да и трава больно сильно пахнет». Мы въехали в кусты. Калиныч запел вполголоса, подпрыгивая на облучке, и все глядел да глядел на зарю…
На другой день я покинул гостеприимный кров г-на Полутыкина.
. «Площадями» называются в Орловской губернии большие сплошные массы кустов; орловское наречие отличается вообще множеством своебытных, иногда весьма метких, иногда довольно безобразных, слов и оборотов. – Примеч. авт.
Кому случалось из Болховского уезда перебираться в Жиздринский, того, вероятно, поражала резкая разница между породой людей в Орловской губернии и калужской породой. Орловский мужик невелик ростом, сутуловат, угрюм, глядит исподлобья, живет в дрянных осиновых избенках, ходит на барщину, торговлей не занимается, ест плохо, носит лапти; калужский оброчный мужик обитает в просторных сосновых избах, высок ростом, глядит смело и весело, лицом чист и бел, торгует маслом и дегтем и по праздникам ходит в сапогах. Орловская деревня (мы говорим о восточной части Орловской губернии) обыкновенно расположена среди распаханных полей, близ оврага, кое-как превращенного в грязный пруд. Кроме немногих ракит, всегда готовых к услугам, да двух-трех тощих берез, деревца на версту кругом не увидишь; изба лепится к избе, крыши закиданы гнилой соломой… Калужская деревня, напротив, большею частью окружена лесом; избы стоят вольней и прямей, крыты тесом; ворота плотно запираются, плетень на задворке не разметан и не вывалился наружу, не зовет в гости всякую прохожую свинью… И для охотника в Калужской губернии лучше. В Орловской губернии последние леса и площадя исчезнут лет через пять, а болот и в помине нет; в Калужской, напротив, засеки тянутся на сотни, болота на десятки верст, и не перевелась еще благородная птица тетерев, водится добродушный дупель, и хлопотунья куропатка своим порывистым взлетом веселит и пугает стрелка и собаку.
В качестве охотника посещая Жиздринский уезд, сошелся я в поле и познакомился с одним калужским мелким помещиком, Полутыкиным, страстным охотником и, следовательно, отличным человеком. Водились за ним, правда, некоторые слабости: он, например, сватался за всех богатых невест в губернии и, получив отказ от руки и от дому, с сокрушенным сердцем доверял свое горе всем друзьям и знакомым, а родителям невест продолжал посылать в подарок кислые персики и другие сырые произведения своего сада; любил повторять один и тот же анекдот, который, несмотря на уважение г-на Полутыкина к его достоинствам, решительно никогда никого не смешил; хвалил сочинения Акима Нахимова и повесть Пинну ; заикался; называл свою собаку Астрономом; вместо однако говорил одначе и завел у себя в доме французскую кухню, тайна которой, по понятиям его повара, состояла в полном изменении естественного вкуса каждого кушанья: мясо у этого искусника отзывалось рыбой, рыба – грибами, макароны – порохом; зато ни одна морковка не попадала в суп, не приняв вида ромба или трапеции. Но, за исключением этих немногих и незначительных недостатков, г-н Полутыкин был, как уже сказано, отличный человек.
В первый же день моего знакомства с г. Полутыкиным он пригласил меня на ночь к себе.
– До меня верст пять будет, – прибавил он, – пешком идти далеко; зайдемте сперва к Хорю. (Читатель позволит мне не передавать его заиканья.)
– А кто такой Хорь?
– А мой мужик… Он отсюда близехонько.
Мы отправились к нему. Посреди леса, на расчищенной и разработанной поляне, возвышалась одинокая усадьба Хоря. Она состояла из нескольких сосновых срубов, соединенных заборами; перед главной избой тянулся навес, подпертый тоненькими столбиками. Мы вошли. Нас встретил молодой парень, лет двадцати, высокий и красивый.
– А, Федя! Дома Хорь? – спросил его г-н Полутыкин.
– Нет, Хорь в город уехал, – отвечал парень, улыбаясь и показывая ряд белых, как снег, зубов. – Тележку заложить прикажете?
– Да, брат, тележку. Да принеси нам квасу.
Мы вошли в избу. Ни одна суздальская картина не залепляла чистых бревенчатых стен; в углу, перед тяжелым образом в серебряном окладе, теплилась лампадка; липовый стол недавно был выскоблен и вымыт; между бревнами и по косякам окон не скиталось резвых прусаков, не скрывалось задумчивых тараканов. Молодой парень скоро появился с большой белой кружкой, наполненной хорошим квасом, с огромным ломтем пшеничного хлеба и с дюжиной соленых огурцов в деревянной миске. Он поставил все эти припасы на стол, прислонился к двери и начал с улыбкой на нас поглядывать. Не успели мы доесть нашей закуски, как уже телега застучала перед крыльцом. Мы вышли. Мальчик лет пятнадцати, кудрявый и краснощекий, сидел кучером и с трудом удерживал сытого пегого жеребца. Кругом телеги стояло человек шесть молодых великанов, очень похожих друг на друга и на Федю. «Все дети Хоря!» – заметил Полутыкин. «Все Хорьки, – подхватил Федя, который вышел вслед за нами на крыльцо, – да еще не все: Потап в лесу, а Сидор уехал со старым Хорем в город… Смотри же, Вася, – продолжал он, обращаясь к кучеру, – духом сомчи: барина везешь. Только на толчках-то, смотри, потише: и телегу-то попортишь, да и барское черево обеспокоишь!» Остальные Хорьки усмехнулись от выходки Феди. «Подсадить Астронома!» – торжественно воскликнул г-н Полутыкин. Федя, не без удовольствия, поднял на воздух принужденно улыбавшуюся собаку и положил ее на дно телеги. Вася дал вожжи лошади. Мы покатили. «А вот это моя контора, – сказал мне вдруг г-н Полутыкин, указывая на небольшой низенький домик, – хотите зайти?» – «Извольте». – «Она теперь упразднена, – заметил он, слезая, – а все посмотреть стоит». Контора состояла из двух пустых комнат. Сторож, кривой старик, прибежал с задворья. «Здравствуй, Миняич, – проговорил г-н Полутыкин, – а где же вода?» Кривой старик исчез и тотчас вернулся с бутылкой воды и двумя стаканами. «Отведайте, – сказал мне Полутыкин, – это у меня хорошая, ключевая вода». Мы выпили по стакану, причем старик нам кланялся в пояс. «Ну, теперь, кажется, мы можем ехать, – заметил мой новый приятель. – В этой конторе я продал купцу Аллилуеву четыре десятины лесу за выгодную цену». Мы сели в телегу и через полчаса уже въезжали на двор господского дома.
– Скажите, пожалуйста, – спросил я Полутыкина за ужином, – отчего у вас Хорь живет отдельно от прочих ваших мужиков?
– А вот отчего: он у меня мужик умный. Лет двадцать пять тому назад изба у него сгорела; вот и пришел он к моему покойному батюшке и говорит: дескать, позвольте мне, Николай Кузьмич, поселиться у вас в лесу на болоте. Я вам стану оброк платить хороший. – «Да зачем тебе селиться на болоте?» – «Да уж так; только вы, батюшка, Николай Кузьмич, ни в какую работу употреблять меня уж не извольте, а оброк положите, какой сами знаете». – «Пятьдесят рублев в год!» – «Извольте». – «Да без недоимок у меня, смотри!» – «Известно, без недоимок…» Вот он и поселился на болоте. С тех пор Хорем его и прозвали.
– Ну, и разбогател? – спросил я.
– Разбогател. Теперь он мне сто целковых оброка платит, да еще я, пожалуй, накину. Я уж ему не раз говорил: «Откупись, Хорь, эй, откупись!..» А он, бестия, меня уверяет, что нечем; денег, дескать, нету… Да, как бы не так!..
На другой день мы тотчас после чаю опять отправились на охоту. Проезжая через деревню, г-н Полутыкин велел кучеру остановиться у низенькой избы и звучно воскликнул: «Калиныч!» – «Сейчас, батюшка, сейчас, – раздался голос со двора, – лапоть подвязываю». Мы поехали шагом; за деревней догнал нас человек лет сорока, высокого роста, худой, с небольшой загнутой назад головкой. Это был Калиныч. Его добродушное смуглое лицо, кое-где отмеченное рябинами, мне понравилось с первого взгляда. Калиныч (как узнал я после) каждый день ходил с барином на охоту, носил его сумку, иногда и ружье, замечал, где садится птица, доставал воды, набирал земляники, устроивал шалаши, бегал за дрожками; без него г-н Полутыкин шагу ступить не мог. Калиныч был человек самого веселого, самого кроткого нрава, беспрестанно попевал вполголоса, беззаботно поглядывал во все стороны, говорил немного в нос, улыбаясь, прищуривал свои светло-голубые глаза и часто брался рукою за свою жидкую, клиновидную бороду. Ходил он нескоро, но большими шагами, слегка подпираясь длинной и тонкой палкой. В течение дня он не раз заговаривал со мною, услуживал мне без раболепства, но за барином наблюдал, как за ребенком. Когда невыносимый полуденный зной заставил нас искать убежища, он свел нас на свою пасеку, в самую глушь леса. Калиныч отворил нам избушку, увешанную пучками сухих душистых трав, уложил нас на свежем сене, а сам надел на голову род мешка с сеткой, взял нож, горшок и головешку и отправился на пасеку вырезать нам сот. Мы запили прозрачный теплый мед ключевой водой и заснули под однообразное жужжанье пчел и болтливый лепет листьев.